«Это можно сравнить с прыжком из горящего здания на пожарный батут»: история Надежды Кузнецовой, которая заболела раком во время беременности

Как вы узнали, что заболели раком?

Пять лет назад врачи обнаружили у меня небольшое неонкологическое образование. За ним стали присматривать — оно не должно было расти.

Когда я забеременела, все было в порядке, но на шестом месяце выяснилось, что на гормональном фоне опухоль превратилась в злокачественную.

Я думала, что мне просто назначат микрооперацию. Но оказалось, что при операции на таком позднем сроке гарантирован выкидыш. Тогда врачи предложили мне пройти химиотерапию. Они говорили, что ребенок уже сложился и не должен пострадать, хотя негативный сценарий не исключался.

Риски для ребенка были около 15 процентов — все могло завершиться ДЦП, выкидышем или внутриутробной остановкой сердца. Я очень боялась, что что-то пойдет не так, но мой хирург-онколог меня успокоил и сказал, что все прогнозы очень хорошие.

А если бы вы отложили лечение на период после родов?

Не лечиться эти три месяца мне было нельзя, потому что для меня это была практически гарантия неоперабельной опухоли. Но был момент сомнения. Я пошла к химиотерапевту — одному из лучших в стране — и он предложил мне специальную машинку, которую можно будет прикладывать к животу и проверять, бьется ли сердце ребенка. Когда я услышала об этом, то сказала, что отказываюсь от химии.

Врачи сказали мне, что если я не начну сейчас лечиться, то доношу ребенка, но с высокой вероятностью у меня очень скоро останутся две сироты (На тот момент у Надежды был ребенок четырех лет, — прим. ред.). В противном случае риски для ребенка не высоки.

Я поняла, что нужно решиться пройти химиотерапию. Это можно сравнить с прыжком из горящего здания на пожарный батут.

Человек не может не прыгнуть, и ему остается только верить, что он приземлится и внизу его подхватят.

И я согласилась. У меня было ощущение, что моя работа — это сохранять душевное спокойствие, потому что я ношу ребенка. Если я буду психовать, то он может родиться нездоровым.

Что помогало сохранить спокойствие?

Я думаю, это особенности моей психики и то, что я многие годы работала с онкологическими больными как волонтер. Мне кажется, ничего нового на эту тему я не узнала.

Все мои огромные инсайты случились в детской больнице, где я видела, как умирают дети. Моя пересборка и ответы на вопросы, зачем я живу, какие переживания можно считать важными, а какие нет, пришли ко мне тогда.

С того времени я животом понимаю, насколько в жизни мало действительно серьезных проблем.

Болезнь не дала мне нового опыта понимания этого. Я знала, что через это нужно пройти.

Повлиял ли как-то процесс беременности?

Да, на фоне беременности организм дает седативный эффект. Когда мне делали химию, у меня ничего не болело. Химия прижигает вены и повторное втыкание иголок болезненно. Но я переносила это с легкостью. Конечно, по два-три дня после химии я была в «разобранном состоянии», но потом продолжала жить как обычно. Но последняя химия после родов была очень болезненной — у меня ободрало слизистые, покраснела кожа.

Еще я получала колоссальную поддержку от друзей и мужа. На каждую химию со мной ходили подруги. Потом приезжал муж и забирал меня. Мне даже нравилось, я чувствовала себя очень спокойно. Рядом со мной были люди, которые меня любят, я лежала на удобной кровати, смотрела сериалы.

Интересное по теме

«Рак — это не приговор»: интервью онколога-маммолога Веры Диденко

Ваши друзья помогли собрать деньги на операцию?

Да. После химии передо мной встал выбор, платную или бесплатную операцию делать. Бесплатная радикальная операция подразумевала разрез от грудной клетки до ног, который долго бы зарастал, а сама операция грозила бы осложнениями.

Второй вариант — дорогостоящая операция, после которой на теле остаются три крошечные точки. Дело в том, что рак шейки матки на фоне беременности случается редко — мне требовался конкретный врач, который работал только в дорогой клинике. Пока я думала о радикальной операции, мой близкий друг, бывший исполнительный директор фонда «Подари жизнь», Гриша Мазманянц создал рассылку о сборе денег среди моих друзей, знакомых и коллег.

Люди собрали 600 тысяч рублей за неделю. Я до сих пор не знаю, кто в этом участвовал.

Я ответила большим открытым письмом. Я должна была идти и начинать сбор для себя, но мои друзья меня этим спасли. Я много раз делала это для других, но делать это для себя это было бы морально непросто.

Как проходили роды?

Врачи сказали, что чем быстрее мы достанем ребенка, тем меньше препаратов, которыми я лечусь, он получит. Кесарево сделали на 35 неделе. Когда Гриша родился, он весил 2 800 граммов. На мои роды пришли заведующие хирургии, реаниматологии, акушерского отделения и группа неонатологов. Меня окружила огромная толпа, которая делала вид, что все нормально.

Заведующий реанимации рассказал мне, что сейчас будет сделана анестезия, и подробно объяснил мне, что я буду чувствовать. Большое количество врачей он объяснил тем, что больница хорошая и они приходят на все роды. В последний момент у меня началась паника: сейчас меня должны были разрезать и увидеть, что с ребенком.

Тогда ко мне подошла врач и сказала: «Так, ты что волнуешься, ты мне что не доверяешь?»

Это были лучшие слова. Она начала расспрашивать меня про благотворительность — я отвлеклась, и всю операцию говорила про «Игры победителей». Через десять минут ребенок родился. Акушерка сказала, что он маленький и хорошенький, и я услышала, как вся операционная выдохнула.

Ребенка не отдали сразу?

Ребенка после рождения отправили в реанимацию. Я испытывала собачью тоску по ребенку, это было животное чувство. Я белугой ревела у себя в палате, и ко мне пришла медсестра лет 24, а мне тогда было 35. Она сказала: «Ну, что ревешь? Да, жалко, ну маленького родила, молодец». Она меня успокоила, уложила спать, подоткнула мне одеяло. Потом мне его дали, я первый раз приложила его к груди.

Да, я болела раком во время беременности. Это проблема сложная, но она не самая большая.

Есть те, кому сложнее: например, беременность прервалась на позднем сроке или ребенок родился с серьезным пороком развития. Для меня большое счастье, что он родился здоровым. Я понимаю, что мне грех жаловаться. Если уже в моей жизни эта ситуация так разрешилась, я за это благодарю.

Вы уже пережили эту историю?

Да, это не та история, которая меня определяет. Но я делюсь ею, чтобы женщины знали, что лечение в этом случае возможно. Врачи дают мой телефон женщинам, оказавшимся в таких ситуациях, я с ними разговариваю.

Пять лет назад, когда я заболела, я знала только об одной истории благополучного выздоровления беременной женщины и рождения ребенка. Это меня очень поддерживало.

Еще десять лет назад химия на фоне беременности была практически недоступной, но, к счастью, медицина в этой сфере очень быстро развивается. При этом во многих больницах женщин в подобной ситуации все равно отправляют на аборт и после этого вырезают то место, где была болячка.

Последствия этого — бездетность. Очень важно знать, что во многих случаях есть альтернатива, лечение и беременность можно совместить.

Интересное по теме

«Считаю себя даже более счастливой, чем до болезни, потому что наслаждаюсь каждым днем»: монологи женщин, которые перенесли рак

Переболев, вы заняли пост директрисы Школы практической онкологии им. Андрея Павленко…

Так случилось, что в 2020 году мой химиотерапевт Михаил Ласков предложил мне стать директором этой школы. Я много лет работала в «Сколково» и «Подари жизнь», в общем хорошо подходила. Я не могла отказаться.

В этом году мы выпустим шестерых онкохирургов, которые умеют проводить очень сложные вмешательства. Большинство из них поедут работать в регионы, за свою карьеру они смогут помочь тысячам пациентов и смогут поделиться своими знаниями с другими хирургами. Еще шесть резидентов нашей школы продолжат учиться в лучших больницах Петербурга, Москвы, Уфы и Тюмени.

Одна из мотиваций заниматься школой — от хирурга зависит, как человек будет жить после операции.

Например, в случае рака кишки или шейки матки. Для нас чувствительность внутренних органов, например, желание пойти в туалет — это что-то обычное.

После радикальных операций такая чувствительность может пропасть, и это очень сильно ухудшит качество жизни человека. А благодаря технике хирурга этого можно избежать.

Вы уже почти 20 лет занимаетесь благотворительными проектами?

В 2006 году я пришла в онкологическую больницу волонтером. Сначала я не понимала, что мне делать и ощущала себя неуместно. Потом стала приходить с гитарой, рисовать, делать поделки с детьми, пить чай на кухне с мамами. Оказалось, что им это необходимо.

Представьте, мама с ребенком лежит в больнице, вокруг такие же мамы, муж далеко. Женщина не может лишний раз отойти от ребенка.

И тут приходишь ты и говоришь, что поиграешь с ребенком два часа. В это время она может спокойно поспать, поесть, сходить в магазин.

У нас была потрясающая команда волонтеров — мы все очень дружили, отмечали праздники. Мы же помогали родителям в трагических ситуациях.

В больнице мы придумали проект «Игры победителей». Люди, у которых в жизни все хорошо, есть семьи и работы, и вот они собрались вместе и сделали праздник, для детей, которые переболели раком.

Я до сих пор на связи с мамами и детьми из той жизни. Недавно со мной произошла удивительная история. Сейчас я отвечаю за обучение в управляющей компании «Спортмастера». Недавно ко мне пришел запрос на обучение от консультанта верхнего уровня. Я увидела знакомое имя и поняла, что это тот мальчик, который когда-то у нас лечился.