«Я с ужасом осознаю, с каким человеком меня оставляли, кому доверяли ребенка»: монолог читательницы НЭН о пережитом в детстве насилии

Среди тех, кто решил рассказать свою историю, оказалась и наша читательница Анна. Она прислала нам письмо, в котором описала эпизоды домогательств, которым подверглась в семье.

«Я надеюсь, что эта история принесет какую-то пользу. Долго собиралась с мыслями и чувствами по отношению к описанию этих воспоминаний, мне даже немного тревожно и отчего-то стыдно. Я впервые так расписываю эти переживания, это помогает прожить их», — призналась Анна. Вот ее история.

Сейчас мне 25 лет, у меня нет детей, но я состою в прекрасных отношениях. Мое детство нельзя было назвать плохим, но как ни торгуйся в оценке своего прошлого, хорошего тоже было мало.

Отец не был плохим человеком, много пил, но не рукоприкладствовал. Последнее не спасло его отцовский образ, так что отношения у нас не сложились. Мать — добрая, мягкая, чуть инфантильная женщина, выросшая с кучей своих проблем, в чем я ее не виню. Но это уже другая история.

В моем детстве была важная и значимая фигура — мой крестный, брат (родной!) моей мамы. Это был очень веселый человек, он хорошо шутил, кривлялся, веселил меня. Я просто обожала его, мы вместе пели песни, играли в игры, танцевали и смотрели любимый сериал.

Когда я обращаюсь к этим воспоминаниям, то думаю об угрозе, исходящей от тех, кто рядом. Мне становится тревожно за себя, за близких, за моих будущих детей.

То, что отпечаталось у меня в голове, — всегда было в воспоминаниях. Я часто думала об этом, помнила чуть четче чем сейчас, но не придавала этому значимой оценки, не чувствовала в этом чего-то ненормального. Я не сексуализировала эти воспоминания долгое время, они были для меня такими же, как воспоминания о любом дне из детства.

И только когда мне стукнуло 18 лет… Я ехала домой в автобусе из университета, когда эти воспоминания снова появились передо мной и вот тогда-то я в ужасе подумала: «Подождите, это же ненормально».

Мне было лет пять-шесть. Я помню цвет обоев, красный диван в углу комнаты, рулон линолеума в углу, желтый свет от лампы. Помню мы лежали дома, я смотрела прямо на его лицо, лицо взрослого и родного мне человека, который улыбался и успокаивал меня.

Мне не было страшно, было только странно.

Пока я смотрела прямо на него, его руки были там, залезали прямо под белье. Большая рука, большие пальцы взрослого человека копошились прямо в тех самых местах, между половыми губами, залезали «внутрь». Дома мы были одни.

Это продолжалось регулярно, называлось «массажем». Я даже уверена, что эти прикосновения мне нравились, я очень любила проводить время со своим веселым крестным.

Сложно сказать, как это отразилось на мне и отразилось ли. Было много иных факторов, которые сыграли свои роли. Но все могло бы быть сильно хуже, иначе.

Я хочу сразу сказать: я не осуждаю свою мать. Мне хватило сил принятия, чтобы понять, что человек вырос в условиях еще хуже, где все замалчивалось, нельзя было говорить лишнего. Она выросла без должной любви, выплескивая часть негатива через меня. Это причинило мне много боли, но я не могу ее осуждать. Мы сейчас хорошо общаемся, по-доброму, доверительно, но на это ушло много времени.

Когда я попыталась поговорить со своей матерью первый раз, — просто узнать о том, каким на самом деле был мой крестный, — она ушла от ответа. Я не могла называть вещи своими именами, долго готовилась спросить и говорила: «У меня есть странные воспоминания. Я часто оставалась с ним?».

Горечь от незакрытого вопроса осталась со мной, потом придавила меня, так что через пару лет я снова повторила попытку, когда мы с матерью стали ближе.

Я пишу это с гораздо более тяжелым сердцем, потому что факт домогательств оказался для меня не таким травмирующим, как осознание того, что родная мать могла догадываться о происходящем. Это разбило меня тогда. Она ответила мне, что да, возможно такое могло быть, поскольку у ее брата начались «проблемы» давно, после ряда избиений в детстве (методы родительского воспитания). Мама призналась, что он мог подглядывать за ней при переодевании, вести себя крайне заинтересовано, подсматривать в душе, уже будучи взрослыми.

Возможно, она многого мне не сказала, но этого было достаточно, чтобы понять: проблема была всегда.

Сейчас я с ужасом осознаю, с каким человеком меня оставляли, кому доверяли ребенка. Мы перестали общаться с крестным почти сразу, как я пошла в школу — он тогда нашел себе жену. Семья у них не сложилась, сейчас его старое заболевание мозга прогрессирует и наложило отпечаток на всю умственную деятельность.

Ребенком я не вела разговоры на важные темы об интимной жизни, так что едва ли я могла рассказать об этом кому-то. Действия своего крестного я не расценивала как плохие, пугающие или неправильные. Я всецело доверяла ему, любила его, по-детски, больше всех остальных родственников. А эти картинки до сих пор у меня в голове.

Хочется призвать к трезвой оценке и бдительности, к пониманию того, что мы не можем знать всех мыслей в голове даже самых близких. Тем более, это касается людей, имеющих предпосылки и предрасположенность к ментальным расстройствам.

Понравился материал?

Поддержите редакцию!