Покидая своих детей: о чем на самом деле фильм Leaving Neverland

Последние дни я наблюдаю, как реакции людей на фильм «Покидая Неверленд» постепенно смещаются с отметки «не читал, но осуждаю» (героев и создателей фильма, разумеется) на... на некий ассортимент вариантов, скажем так. Когда появился трейлер и новости о скором релизе фильма, реакции ру-сегмента интернета были весьма однородны. «Пляски на костях», «оставьте покойника в покое», «Майкл сам был как ребенок, это была невинная дружба», «суд его оправдал, нет ни одного доказательства», «они просто пиарятся/хотят денег», «куда смотрели родители, они просто продали своих детей» — наверняка вы и сами все это видели, и, возможно, даже писали такие комментарии.

После того как фильм вышел, интонация сменилась. Большинство людей пребывают в растерянности. Теперь они не понимают, куда им девать все, что связано с Майклом Джексоном — из чего состояла их юность, что дорого их памяти.

Для большинства людей, посмотревших фильм, за четыре часа произошло что-то вроде того, что происходит в первые четыре минуты клипа на заглавную песню его самого продаваемого альбома “Thriller” — Майкл Джексон постепенно превращается в оборотня. Мы никогда уже не сможем прежним образом смотреть на его фирменное касание промежности.

Журналист Мади Мамбетов в своей статье про этот фильм написал: «Мы, кажется, последнее поколение, которое могло воспринимать Майкла как часть нашей личной истории и быть настолько к нему привязанным на эстетическом и эмоциональном уровне. Мы, те, кому сейчас между тридцатью и сорока. Последние, в ком Майкл оказался вшит в ДНК, в ком он определял эстетику, на кого равняли всех остальных поп-музыкантов. И мы — последнее поколение, которое в полном сознании наблюдало завершение этой глобальной драмы, этого эксперимента, когда смертный человек стал живым полубогом, достиг доселе непредставимых вершин, превратился в настоящего инопланетянина (визуально и ментально), оторвался от реальности и вступил на путь распада, приведшего к смерти, настолько же нелепой, насколько загадочной — и закономерной».

«Покидая Неверленд» — это фильм не о том, что всеобщий любимец оказался чудовищем, это фильм о том, как устроен child abuse, что происходит с его жертвами в процессе и на что похожа их жизнь после. Фокус на пострадавшей стороне. Это не журналистское расследование (хотя, разумеется, режиссер Дэн Рид тщательно проверил факты), это предоставление слова тем, кто был вынужден молчать о своем аде долгие годы. Противоположная сторона была многожды услышана, у нее было несметное количество возможностей для высказывания. Поэтому режиссер не стал пытаться «услышать ту сторону». Рид объясняет это так: «Мы все и без того знаем, что скажет семья Джексонов, к тому же зачем их об этом спрашивать — их там не было».

Голоса двух детей, которые подавали на Джексона в суд, услышаны не были, им закрыли рот буквально всем миром. Теперь же, как сейчас принято говорить, «в эпоху MeToo» стало возможным сказать это: да, меня тоже растлили, когда я был ребенком. Уэйд Робсон и Джеймс Сейфчак, главные герои фильма, получают пугающее количество угроз от разъяренных фанатов в свой адрес, но миллионы людей сегодня им поверили. Такое не было возможным еще 10-20 лет назад.

Вся rape culture, «культура изнасилования», прекрасно проиллюстрирована в этом кино. И презумпция недоверия жертве. И то, насколько вольготно в ней чувствуют себя влиятельные, наделенные деньгами, властью и всеобщим поклонением сексуальные преступники. И механика абьюза — как по учебникам. И то, как сложно жертве, особенно если речь о ребенке, признать зло злом, и как невероятно сложно признаться в этом публично и столкнуться с мощной волной хейта в свой адрес, бояться за безопасность своей семьи, видеть свою жизнь разрушенной. Хочется обнять обоих этих мужчин и всех членов их семей; невыносимо смотреть на их детские фото и видео. И всех остальных, кто прошел через то же самое, но не нашел в себе сил заявить об этом — сколько их было? Страшно подумать. Столько разрушенных жизней.

Очень тяжело смотреть на то, как плачут в кадре все эти мужчины и женщины, которых затронула эта история. Сами жертвы, их братья и сестры, их матери. Такое не сыграть даже будучи профессиональными актерами, а эти люди — явно не они. Это неподдельное горе.

Звезд такой величины, как Майкл Джексон, больше не делают. Сейчас музыки стало слишком много, чтобы кто-то даже очень талантливый мог стать объектом всеобщего поклонения, так массово с ума больше ни по кому не сходят. Я даже не представляю, каким мужеством нужно обладать, чтобы пойти на конфликт с настолько власть имущей персоной. Сейчас я непосредственно наблюдаю на примере своей близкой подруги, во что превращается твоя жизнь, когда ты заявляешь о том, что кто-то, обладающий властью, — насильник. Не буду рассказывать, но просто поверьте — ни во что хорошее она не превращается. Это ад. А там этот ад можно помножить на весь мир...

Этот феномен хорошо описывает комментарий в одном из обсуждений: «Фильм напомнил рассказ Томаса Манна "Марио и волшебник". Режиссеру удалось нечто невероятное: это фильм о силе зла, о силе искушения и ослепления, о наивности и беспомощности людей перед этим пороком, которому они — и дети, и взрослые — не в силах сопротивляться. Фильм о том, что порок и зло могут быть обольстительны и прекрасны, как это было, например, в "Портрете Дориана Грея». Майкл Джексон здесь — Дориан Грей. Люди просто рассказывают свою историю, и ты чувствуешь ужас, эту тихую и безжалостную силу разрушения под маской доброты, приятности, приветливости и все происходит как бы исподволь».

Самая тяжелая лично для меня точка — это когда оба мальчика вырастают и сами становятся родителями, и это становится триггером для ретравматизации. Один мучается навязчивыми видениями о том, как Майкл делает все то же самое с его ребенком, второй говорит: «Сейчас мой сын подходит к возрасту, когда это со мной случилось, и это сводит меня с ума».

Это, кстати, и есть ответ на вопрос «почему они заговорили только сейчас?». Нет, не потому что кончились деньги (герои фильма не получили никаких гонораров за съемки). Робсон решился прервать молчание, потому что стал отцом, он сказал: «Если бы у меня не появился сын, я унес бы свою тайну с собой в могилу». А Сейфчак признался потому, что признался Робсон — и у него были аналогичные переживания по поводу собственного сына.

Журналистка Ася Долина написала: «Для меня фильм Leaving Neverland вкупе с интервью героев и режиссера Опре Уинфри — это просто гимн моего поколения травматиков, которые вскрывают нарывы абьюза, говорят о депрессиях и срывах вслух. Все мои друзья просиживают часы у психотерапевтов и разбирают свои истории “Майклов Джексонов”, разрушают свои внутренние Неверленды, это то, чем живут люди моего возраста, мы все так или иначе в этой борьбе, будь то родительский, супружеский или вот подобный абьюз. И эти 35-летние парни, рассказывающие вслух о травмах и дестигматизирующие сложнейшие, страшнейшие темы, они — мои братья».

Главный редактор «Киноафиши» Татьяна Шорохова в этом видео говорит, что фигура Майкла Джексона была настолько привычной даже для нас (обитателей постсовка), что наличие у черного мужчины белых детей удивило ее «буквально на днях», а до этого воспринималось как нечто само собой разумеющееся, как и все остальное, что с ним связано — жизнь в парке развлечений с обезьяной, жирафом и чередой маленьких мальчиков. Что говорить об американцах, в реальности которых Майкл Джексон присутствовал с самого его детства — то есть едва ли не всегда. Такая острая ненависть в адрес Джеймса Сейфчака и Уэйда Робсона вполне объяснима — людям крайне сложно таким шокирующим образом расставаться со своим прошлым.

Если у вас остались какие-то вопросы к героям фильма после самого фильма, можно еще посмотреть шоу Опры Уинфри с Сейфчаком и Робсоном, где в качестве публики в студии сидят, как там говорится, abuse survivors — выжившие после насилия (что звучит намного более жизнеутверждающе, чем «жертвы»). Там говорится, о том, что Майкл соблазнял не только самих мальчиков — а все семьи целиком: «They also were groomed». Он «ухаживал» за всеми членами семей, он плел свою паутину вокруг каждого, подобно сладкоголосой сирене из «Одиссеи» лишал их воли и отвлекал внимание от того, что они всей семьей несутся на скалы. Джексон обладал харизмой чудовищной силы, он буквально очаровал весь мир (и чары до сих пор не спали окончательно), удивительно ли то, что родители этих детей проглотили легенду о невинной детскости своего кумира? В наше время уже да, но тогда — три десятка лет назад — люди не были настолько насторожены и информированы на тему педофилии. Это сегодня из каждого утюга доносятся инструкции о том, как поговорить с детьми о границах, как рассказать детям о том, что некоторые взрослые могут злоупотреблять их доверием, как вести себя в таких ситуациях. Тогда же распознать злоупотребление не могли не только сами дети, но — зачастую — и их родители тоже. К сожалению, подобных историй намного больше, чем мы об этом слышим и чем мы вообще в состоянии переварить. В подавляющем большинстве случаев насильниками становятся те, кого ребенок хорошо знает, кому доверяет и кого любит. Именно любовь становится разменной монетой в сексуальном абьюзе, именно она не позволяет ребенку назвать черное черным и дать отпор. Опра, сама в детстве пережившая насилие со стороны родного дяди, говорит, что ловушка таких ситуаций в том, что ребенок в момент совращения зачастую не переживает это как нечто плохое, ему может быть хорошо. Это не делает насилие менее ужасным, потому что разрушительные психологические последствия все равно наступят.

Аргумент «он был оправдан в суде» в отношении sexual abuse всегда выглядит диковато (потому что собрать доказательства такого вида преступлений в принципе малореально, особенно много лет спустя) — у изнасилований огромная латентность не только потому, что на нем лежит стигма, и жертвы не хотят заявлять в полицию, но и потому, что суд в качестве доказательств принимает либо результаты медицинского освидетельствования, либо видеозапись. Откуда взять первое годы спустя (и что оно должно показать, если речь о мастурбации и оральном сексе) и второе — если все происходило в местах, где нет камер, а вместо этого есть колокольчики, сообщающие о приближении людей? Свидетельские показания жертв не являются достаточным основанием для обвинительного приговора — это «твое слово против моего», особенно в «культуре изнасилования» (мы все в ней живем) — где жертва всегда врет или сама виновата, а агрессору всегда найдется оправдание.

К тому же американское правосудие имеет ряд весьма сомнительных черт: «сделки со следствием», «досудебное примирение сторон» (казалось бы, какое примирение сторон может быть в случае изнасилования ребенка?), суд присяжных, в котором зачастую решающее значение имеет субъективное отношение членов жюри. Можем ли мы считать присяжных коррумпированными в случае, когда речь идет о всенародном любимце и предмете национальной гордости? Рождает ли любовь к обвиняемому артисту пристрастность? В деле о педофилии рулила майклофилия, итог закономерен.

На стороне Джексона были самые лучшие и самые дорогие адвокаты (юристов такой квалификации потерпевшая сторона, разумеется, не могла себе позволить), улики вроде порножурналов с отпечатками пальцев Джексона и мальчиков не приобщались к делу.

То, что в то время прокатывало как доказательство того, что Майкл никакой не секс-хищник, а просто травмированный weirdo, добирающий детство посредством дружбы с детьми, сегодня выглядит как красный флажок: Майкл и сам жертва child abuse. В книге «Воспитание, насилие, покаяние» психотерапевтка Алис Миллер на примере биографий серийных маньяков описывает, как личная детская травма стремится к повторению сценария для того, чтобы жертва обрела контроль через роль агрессора. Если коротко — «раненный ранит». А ее же книга «Драма одаренного ребенка» может объяснить многое в «странностях» Майкла Джексона: он был полностью лишен детства, и, скорее всего, действительно застрял в том возрасте, в котором ему нужно было играть в друзьями и смотреть мультики. Думаю, что он совершенно искренне влюблялся в этих детей, считая себя одним из них. Правда, в действительности он все равно был взрослым мужчиной, вовлекающим детей в отношения власти. Сама по себе его взрослость рождала отношения неравенства и подчинения, а ореол его таланта, всеобщего обожания, славы и всемогущества усиливал эту иерархичность в миллионы раз. В шоу Опры Робсон говорит: «I was groomed before I met him» — он был соблазнен еще до встречи с Майклом, потому что был его фанатом. Когда ты годами ежедневно разучиваешь лунную походку и спишь в окружении постеров с лицом кумира, он становится тебе кем-то родным, как будто вы и правда близко знакомы. Кумиру, пожелавшему вовлечь тебя в «любовные отношения», надо только щелкнуть пальцами. Под этот же эффект попали и родители фаворитов звезды — он всегда в силу своей известности воспринимался как кто-то хорошо знакомый, а благодаря своему поведению он быстро втирался в доверие и становился «членом семьи». Мало кто напрягается, когда член семьи остается наедине с твоим ребенком.

Если вкратце, травматичный бэкграунд у Короля поп-музыки таков. Личный врач Майкла Конрад Мюррей называл отца своего пациента Джозефа Джексона «худшим отцом в истории человечества». Мюррей рассказал, что когда у Майкла начал ломаться голос в пубертате, отец колол ему блокаторы андрогенов (это еще называют «химической кастрацией»), чтобы голос остался высоким. Они с братьями никогда не делали того, что обычно делают дети, вся их жизнь была подчинена жесткому графику репетиций и концертов. Он избивал детей так сильно, что их мать постоянно боялась, что он их убьет.

Сам Майкл в интервью рассказывал о своем детстве так:

— Когда мы занимались музыкой, он всегда держал в руке ремень, и если мы в чем-то ошибались, — Майкл воспроизводит звук удара ремнем.

— Как часто он вас избивал?

— Слишком часто.

— Он использовал только ремень?

— За что ты делаешь это со мной? — Майкл закрывает лицо руками. — Не только ремень.

Когда Майкл Джексон вырос, каждый раз при виде отца он испытывал неконтролируемые рвотные позывы.

Старшая сестра Майкла ЛаТойя рассказывала о растлении собственным отцом. Через два года после того, как она заявила об этом во всеуслышание, в 1993 году (26 лет назад) в своем интервью MTV ЛаТойя говорила, что считает своего брата педофилом и видит характерные поведенческие черты, которые распознает, потому что сама является жертвой абьюза. Тогда от нее отреклась вся семья, и ее заклевало все общество, потому что мир еще совершенно не был готов думать о своем кумире таким образом; интервью было опубликовано лишь недавно. Поклонники MJ сочли это проявлением зависти к успеху брата.

«Майкл — мой брат, я очень его люблю. Но я не буду молчаливой соучастницей его преступлений против маленьких, невинных детей», — говорит ЛаТойя на записи.

«Скажите мне, какой 35-летний мужчина будет проводить время с маленьким мальчиком в течение 30 дней? Или запираться в комнате с другим мальчиком на пять дней и никуда не выходить из нее? Этим детям по 9, 10, 11 лет. Я люблю своего брата, но это неправильно. Я не хочу, чтобы дети страдали», — объясняет певица.

В истории, описанной в «Покидая Неверленд», я вижу еще одну жертву — вот эту:

Теперь мы уже вряд ли узнаем, почему каждый раз, когда выросший Майкл видел Джозефа Джексона, его непроизвольно рвало.

Я против того, чтобы весь массив вины за произошедшее перекладывать на матерей пострадавших детей — агрессоры здесь не они. В фильме видно, что они все еще находятся на стадии отрицания — еще не до конца осознают что произошло, и свой вклад в это. Они покинули своих детей, повинуясь голосу сирен. Мужчина, у которого не было детства, породил еще какое-то количество мужчин, у которых не было детства.

Мы, как родители, должны создать такое пространство близости и доверия со своими детьми, чтобы никто не смог его разрушить, должны сделать все для того, чтобы эстафета насилия была остановлена. Neverland — never again.