Как научиться жить, несмотря на боль.
Нике (имя изменено) 35 лет, она клинический психолог и мама двоих детей. Несколько лет назад она узнала, что у нее нейроотличия — расстройство аутистического спектра (РАС) и синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ). А еще психиатр поставил ей комплексное посттравматическое стрессовое расстройство (КПТСР), которое стало следствием череды тяжелых событий, в том числе эмоционального, физического и сексуализированного насилия в детстве и юности.
Ника рассказала свою историю НЭН.
О том, что она отличается от других людей, Ника знала с детства. Мама постоянно говорила ей: «Ты не от мира сего», — при этом до школы была довольна дочерью — тихой, молчаливой и очень удобной девочкой. «Если в моем поведении проявлялись неугодные родителям черты, они легко меня подавляли, — вспоминает Ника. — У меня очень высокая сенсорная чувствительность, так что любой крик в свой адрес или шлепок переживала очень тяжело. Чтобы этого избегать, я сидела и не отсвечивала».
Сейчас, когда Ника стала взрослой и выучилась на клинического психолога, она понимает, что такое поведение ребенка — «когда он целыми днями сидит у себя в комнате и ни с кем не общается» — скорее не норма. В ее случае так проявлялся аутизм. Но ее родители считали проблемным ее брата, который, будучи нормотипичным, и кричал, и «лез куда не просят», и плохо себя вел. Ни дома, ни в садике, ни в школе не задумывались о том, что особенности девочки связаны с нейроотличиями и что нужно заниматься ее адаптацией к социуму.
Из-за СДВГ у Ники были проблемы с вниманием и концентрацией, учеба хромала. «Мне было сложно учиться, я допускала ошибки по невнимательности. Уже в третьем классе у меня была тройка за четверть по русскому языку. Никто не вникал, почему у меня не получается, — вспоминает Ирина. — Позже я не делала домашние задания по биологии и географии, не читала учебники по истории и обществознанию, потому что не понимала, зачем мне это надо. Я вообще не понимала, зачем мне школа. Мне никто этого не объяснил». Желание учиться отбивали и проблемы дома. Из-за всего этого «хотелось уйти от реальности, быть в мире своих фантазий».
А что дома? Описание проблем — это хронология кошмара, который впоследствии привел к развитию у Ники КПТСР.
Отец пил и дебоширил. Мама реагировала резко — они постоянно скандалили, в том числе по ночам. «Было страшно просыпаться и все это слушать», — вспоминает Ника. После сильных ссор, которые случались раз в несколько месяцев, отец со слезами извинялся перед мамой, клялся и даже писал расписки, что больше ни капли. Мама не верила, но принимала его обратно. «Мама не раз грозила ему разводом, но так и не ушла, — говорит Ника. — Меня каждый раз удивляло, что они снова помирились».
Мама била Нику, чаще всего — за плохие оценки. «До школы я оправдывала мамины ожидания по поводу того, каким ребенком я должна быть, а в школе перестала — училась на тройки… Это было страшно, и это было регулярно», — делится она.
А потом начался пубертат. У девушки довольно рано начало меняться тело, грудь стала расти в 10-11 лет, пришли месячные. Она об этом ничего не знала, страшно себя стыдилась и боялась со всем этим жить. Вдобавок мать критиковала Иру за «лишний вес», которого по факту не было: «Я была нормальным подростком, у которого рано началось развитие и были женственные формы. А она мне талдычила, что я толстая и мне надо худеть. Сейчас я предполагаю, что она завидовала, пыталась задавить меня и самоутвердиться за мой счет. Такого не должно быть. Мама дочке вообще не должна такое говорить никогда. Я поняла это только в 34 года».
Когда Нике было 12, отец дважды домогался ее. Она смогла защититься. Но даже если сексуализированное насилие не доходит до крайних форм, это все равно — тяжелая травма для ребенка. «Я не понимала, что происходит. Не могла и не умела ни к кому обратиться за помощью, — вспоминает она. — Мне было страшно и стыдно. Оттого, что дала отцу отпор, тоже было плохо: меня все детство учили, что я не должна проявлять агрессию». Ее мама о сексуализированном насилии не знала.
За счет чего удалось защититься? Ника рассказывает, что у них в семье не было принято обниматься, целовать друг друга перед сном, вообще прикасаться друг к другу. А еще высокая телесная чувствительность не позволяла терпеть то, что неприятно. Кроме того, Ника считает, что в этом есть и заслуга ее нейроотличий: у людей с РАС ярко выражена критичность, отвержение социальных норм, требований, они часто идут против системы и авторитетов.
Из-за этих событий Ника годами боялась засыпать и спала очень чутко — вдруг опять придет? Позже родители со смехом рассказывали ей: если мы заходили к тебе в комнату, а ты спала, ты переворачивалась и делала вид, что не спишь. А еще с тех пор у Ники есть ритуалы, соблюдение которых позволяет ей чувствовать себя в безопасности: она закрывает дверь на ночной замок и всегда перед сном надевает шорты поверх трусов.
«Мы в целом достойно жили, у нас была хорошая квартира, свежий ремонт, машина в семье была всегда, — рассуждает Ника сегодня. — Вроде бы ничего особенного — кроме ночных скандалов, домогательств, постоянной критики от матери, обесценивания и угроз, которые не были заметны людям со стороны. Сейчас клиенты с травмой часто рассказывают мне про ужасные события, которые с ними происходили, и при этом говорят: „Ничего особенного, не думаю, что это меня травмировало“. Тяжело слышать это. На самом деле это все очень страшно».
С одноклассниками отношения у Ники не складывались. Подружки были, но она к ним не привязывалась. О романтических отношениях не думала: «У сверстников движухи, компашки, первые влюбленности. А я даже не смела мечтать, чтобы на меня кто-то обратил внимание, потому что я ужасно стыдилась себя и того, что со мной происходило».
В 16-17 лет она «познала „чудесную силу“ алкоголя» — только с его помощью удавалось расслабиться. Нашла компанию, которая была объединена одним — выпивкой. Спустя несколько лет с ужасом осознала, что вообще не может общаться с людьми без алкоголя. В итоге из этой компании она постепенно вышла, поняв, что «мы не близкие люди, а просто пьем вместе».
«Через несколько лет я прочитала серьезную книгу про алкоголизм (Лев Кругляк. „Алкоголизм — радость или тяжелая болезнь?“), из которой узнала, насколько это все страшно, вшито в социальный код страны, народа и сколько боли это приносит семьям зависимых людей, — рассказывает Ника. — Я поняла, что если продолжу пить, то буду поддерживать эту болезненную привычку, мне стало от этого очень плохо».
Свела алкоголь к минимуму — несколько раз в год на праздники понемногу, а с начала 2022 года перестала пить совсем. «Я горжусь тем, что не пью четвертый год. Мне приятно осознавать себя трезвой, чувствовать себя в настоящем моменте и общаться с людьми без необходимости предварительно накатить», — говорит она.
Но до этого времени было еще далеко. В 17 лет Ника закончила школу и вышла в большую жизнь — нужно было учиться в вузе, работать. И тут она поняла, что попросту не знает, как жить эту жизнь. Девушка некомфортно чувствовала себя в окружении людей, не умела налаживать с ними связь, пугалась их.
На работе долго не удерживалась. В 17 лет по знакомству устроилась в банк кредитным консультантом. «Я была абсолютно не приспособлена для этой работы, мне было тяжело общаться с клиентами, — вспоминает Ника. — Коллеги ко мне предвзято относились, думая, что я пришла отсиживаться и ленюсь. Я стала избегать рабочих задач, опаздывать. И через несколько месяцев меня уволили».
Потом была кассиром в магазине подарков, продавала подарочную упаковку в оптовой фирме, работала секретарем — примерно по году. Самой короткой была работа воспитательницей в детском саду — месяц, каждый день которого Ника была «выжата как лимон».
То, что «взрослая жизнь» дается так тяжело, вызывало у Ники тревогу и подавленность. Примерно в 18 лет поняла, что ей нужна помощь, и впервые обратилась к психотерапевту. Пришла в поликлинику, без записи, спонтанно зашла к ней. В ответ на рассказ о беспокоящем состоянии получила: «Ой, заведи хорошего любовника, и все нормально будет». После такого обесценивания снова стала искать помощи специалиста лишь через несколько лет — и опять столкнулась с травмирующим опытом. «Пришла к психологу из местного разрекламированного психологического центра, сформулировала свою проблему: я не умею общаться. Он мне ответил: „А я не умею летать — и ничего“, — вспоминает Ника. — Мы с ним полчаса дискутировали на эту тему, и я ушла. После этого я еще лет пять даже подумать не могла о том, чтобы еще к кому-нибудь обратиться».
После школы Ника закончила вуз на преподавателя русского языка и литературы, но этот выбор был не по любви: пошла наобум, потому что не понимала себя, «была забитая, зажатая, в тревоге и депрессии». Отучилась пять с половиной лет, но по профессии не проработала ни дня. А в 25 лет пришла на собеседование на очередную «ненужную, неинтересную» вакансию. Интервьюер, мудрая женщина, спросила: «Если мы вас возьмем, это приблизит вас к вашей мечте?» «Нет», — честно ответила Ника. — «Тогда что вы тут делаете? Идите к своей мечте. Пусть даже маленькими шажочками».
Осознав, что так правда можно, Ника в том же году поступила в магистратуру на психолога. Она мечтала об этом с десяти лет, но не верила, что можно просто взять и следовать своей мечте. А родители ее даже высмеивали, так что она стала своей мечты стыдиться.
Ника стала изучать семейную психологию. Вспоминает, как ревела, читая книжки по предмету, — впервые начала понимать, что происходило у нее в семье. Тогда же пошла в терапию. Ее психолог стал первым человеком, которому она рассказала про опыт сексуализированного насилия в детстве. Спустя еще несколько лет Ника обратилась к психиатру. Узнала, что у нее социальное тревожное расстройство. В 2022 году она заболела депрессией, ей назначили медикаменты. В 2023 году ей диагностировали СДВГ и КПТСР, в 2024 — РАС. Пазлы стали собираться в картину.
В те же 25 лет Ника наконец съехала от родителей. Она думала, что не сможет жить одна, и мирилась с тяжелой атмосферой дома. А теперь — появилось к кому. И за Сережу, с которым они познакомились на работе, Ника «зацепилась» как за возможность вырваться от родителей.
Спустя год-полтора поженились, родился сын. А когда ему было четыре месяца, Ника узнала, что весь последний год муж ей изменял. «Это стало катализатором, который вырвал все мои травмы наружу и активизировал во мне тревожное расстройство. У меня тогда рухнул весь мир, — делится Ника. — До этого у меня в голове была такая конструкция: есть злодеи и негодяи, те же мои родители, которые желают мне зла и я от них защищаюсь. А я хорошая — потому что я хорошая жена, мама, я очень стараюсь быть такой. И раз я так стараюсь, со мной больше никто и никогда не сделает ничего плохого, не предаст меня. Это был крах всего, во что я верила».
Было очень тяжело, она просыпалась ночами — перед глазами стояли переписки мужа с другой, которые она видела. Ездила к нему на работу, увиделась с той женщиной, потребовала, чтобы она больше не смела лезть в их семью. Осознав и смирившись с тем, что муж глуп по части отношений и импульсивен, а еще поверив его изменившемуся поведению — он старательно заглаживал свою вину, — Ника сохранила брак. Она планировала быть счастливой в своей семье и развиваться в любимой профессии. Взяли в ипотеку квартиру, об изменах больше не было слышно. А в 2022 году началась война.
У Ники развилась депрессия. На фоне она забеременела дочкой. Когда началась мобилизация, депрессия накрыла и мужа. Он не слушал Никиных советов и не обращался за помощью к специалистам. Агрессию выливал на жену, с детьми не помогал. Нику не покидало чувство, что она одна. Когда дочке был год, муж стал еще более агрессивным, пропадал ночами, ввязывался в драки. И в какой-то момент женщина поняла, что больше не может и не хочет оставаться с ним. Муж ее решение принял и в течение недели переехал к маме.
Через две недели он пошел к психиатру, начал лечение, стал ходить на психотерапию и со временем вышел в ремиссию. Сейчас они с Никой общаются тепло, как близкие родственники. Он платит алименты и регулярно забирает детей к себе.
А вот с родителями отношения Ники миром не закончились.
В 2020 году она с годовалым сыном приехала пожить у них — на две недели, пока дома не было горячей воды. Но не провела в том доме и полутора недель. Сильно поругавшись с отцом, Ника уехала. С тех пор общение с ним прекратила. Он иногда присылал ей злобные пьяные смски с угрозами.
С мамой формальное общение продолжалось. Ника надеялась, что спустя много лет мама изменится, начнет относиться к ней с уважением и принятием. Но надежды были напрасны. Как-то в 2023 году, после того как у Ники уже родилась дочка, мать без спроса забрала ее сына. Во время последовавшей за этим ссоры мама бросила: «Почему ты так с нами общаешься?! Мы же родные люди!» На что Ника выпалила ей все накопившееся (не упомянула только о домогательствах отца). «Такого не было. Тебе один раз от меня попало — остальное ты придумала», — ответила мать. «Меня это так поразило! У меня было наивное убеждение, что она все знает, понимает, раскаивается. Но, оказывается, нет. Тогда я перестала с ней общаться», — говорит Ника.
Еще раз мама приезжала к ним в 2024 году повидать внуков: она изъявила желание — Ника останавливать не стала. Спрашивала, когда они приедут к ней в гости. «Никогда, — ответила ей Ника. — Мне все очевидно и понятно, а она продолжает делать вид, что ничего не было. Меня это раздражало».
С отцом тоже был еще один контакт, и снова неприятный. Когда Ника собиралась разводиться и готовила финансовую подушку, она обратилась к отцу по поводу совместного имущества. Общение снова не сложилось, отец стал угрожать, что лишит Нику ее доли. После этого она рассказала матери о его домогательствах. Мать не удивилась, не отрицала и просто ответила: «Все понятно, могла бы раньше сказать, все было бы по-другому».
Отцу мать ничего не сказала и продолжает с ним жить. Ника восприняла это как очередное предательство и решила окончательно прервать все контакты. Как-то мама приехала к ней, но зря простояла под дверью — дочь ее в дом не впустила. А в сообщении потребовала больше не пытаться никак с ней связаться.
«Еще в 2023 году я читала книгу „Со мной так нельзя“ Светланы Морозовой. Тогда я поняла, что между мной и родителями — не просто какие-то недопонимания или конфликты, а абьюзивные отношения, из которых не получается выйти. Я решила, что не хочу больше в них находиться и вышла из них. Но у меня до сих пор есть страх, что родители станут меня преследовать. Иногда я вижу кошмары об этом», — говорит она.
Поставив Нике и ее сыну РАС, психиатр предположил, что, скорее всего, у кого-то из ее родителей тоже аутизм. «Я сначала это не восприняла, потому что в моей голове люди с аутизмом — простые, добрые. А мать совершенно не такая. Но потом я стала присматриваться — она лишена эмпатии, склонна к немотивированной, неадекватной агрессии к родным и к чужим, не умеет выстраивать близкие отношения. И я поняла, что у нее тоже РАС, но другой вид, — рассказывает Ника. — Но это не оправдывает ее. И это не изменило моего отношения к ней. Из-за нее и отца я выросла сильно травмированным человеком. С этими травмами и болью я живу и буду жить всю жизнь. У меня нет сочувствия к родителям».
Долгая работа над собой дает свои плоды. Если раньше у Ники были такие друзья, которые или не замечали, или обесценивали ее, теперь все стало меняться. В 32 года у нее появились настоящие подруги — понимающие, поддерживающие, любящие. Она смогла начать вести соцсети, без страха показать себя и без стыда.
Колоссальный источник самоподдержки и самосострадания дает психотерапия — Ника в ней уже три года. «Меня очень вдохновляет то, что я своими усилиями останавливаю колесо насилия в нашей семье и своим детям это не передаю. Мои дети будут более устойчивы и счастливы, не такие травмированные, как я». Вдохновляет работа. «Я хорошо понимаю клиентов с опытом, подобным моему, они это считывают и откликаются на мою помощь. У меня три расстройства, два нейроотличия, я сталкивалась с алкоголизмом, изменой, у меня проблемы с детьми. Я просто кладезь драгоценного опыта», — говорит она.
«Я осознаю и принимаю, что моя боль будет со мной всегда, но это не значит, что надо упиваться горем, постоянно плакать и страдать или бороться с ней. Есть жизнь, и нужно ее жить, несмотря на боль, — делится женщина. — Я отношусь с принятием ко всему, что со мной сейчас происходит. Мне каждый день тяжело, я не отдыхаю, у меня практически нет выходных и отпусков. Но я понимаю, почему так: я нейроотличная и сын у меня такой же, у меня серьезная работа, я живу с детьми одна — мне и должно быть тяжело! Но это не будет всегда, и я себя не накручиваю. Да, сегодня тяжело, спать уложила, немножко посидела, выдохнула. А дальше будет новый день, с которым я тоже справлюсь».
Мерч
Рассылка
