Соцсети сегодня до краев заполнены фотографиями семейных будней, но сколько в этих снимках правды? К какой визуальной репрезентации родительства мы привыкли и чем опасны картинки счастливой жизни с детьми? Могут ли фотокарточки вообще передать чувства мам и пап? Портал It’s nice that попросил фотографов поделиться своими мыслями об этой теме, а мы публикуем сокращенный перевод этого обзора.
Все начинается с семейных фотоальбомов. Обычно они убраны в коробки из-под обуви, задвинуты под шкаф. Эти фотокарточки одинаковы во всех домах. Праздники, встречи с родственниками, вымученные улыбки. Мы тщательно разглядываем эти снимки, а они как будто бы скрывают реальность. Беспорядок, хаос, боль, постоянная борьба с собой и с ребенком — все эти элементы родительства с них тщательно стерты.
Наверное, каждый из нас в ответе за то, что изображения семейной жизни стали настолько нереалистичными.
Как человек, который только недавно стал родителем, я пытаюсь привыкнуть к этому парадоксу. Родительство — это время роста, радости, время, когда ты можешь почувствовать невероятную силу и буквально в тот же момент с головой уйти в жертвенность, провалиться в рутину. Представления о родительстве и реальность могут очень сильно отличаться друг от друга. Все эти наслоения смыслов трудно документировать, трудно поделиться ими с кем-то. В родительстве очень много физических и физиологических аспектов, это путь экспериментов, его почти невозможно описать словами. Когда кто-то осмеливается говорить о своем опыте открыто, этого человека легко пристыдить. Фразы о том, что рождение ребенка «полностью меняют твою жизнь» кажутся слишком помпезными, но появление детей — это действительно катализатор нашей полной перестройки.
Искусство и культура могут помочь нам лучше понять самих себя, мир вокруг нас. Они позволяют почувствовать наш собственный опыт значимым. Но тот зазор между реальностью, которой живут родители, и тем, как родительство визуально представлено в медиа, в соцесетях, на фотографиях — этот зазор огромен.
Пожалуй, телевидение и кинематограф в последнее время немного пытаются перекинуть мост через эту пропасть. Чего стоят одни названия фильмов — «Катастрофа», «Разочарование» — все они говорят о текущей тенденции «разоблачения» родительства; о том, что существуют симпатичные, но несовершенные мамы и папы, которые очень стараются, но часто терпят неудачу. Когда ты смотришь подобные фильмы, ты сначала испытываешь катарсис, а потом яростно катапультируешься в реальность: «Но у нас-то так не будет!».
В том, как представлено родительство в медиа, часто не хватает не только глубины, реальности и эмоциональной вариативности. В основном показана практика воспитания детей белыми, цисгендерными, здоровыми людьми, представителями среднего класса. Как семья ЛГБТК+, последние два года мы постоянно сталкиваемся с установкой о том, что семья во что бы то ни стало должна быть гетеросексуальной. Этот «идеал» до сих пор доминирует — как среди врачей, так и в медийном сторителлинге.
Нехватка репрезентации других союзов огорчает, мы чувствуем себя изолированными от мира. До сих пор очень много маргинализированных групп родителей не находят достойной репрезентации в Сети.
Для меня фотография всегда была областью жизни, в которой я нахожу утешение. Красота этого вида искусства в его лимитированности: фотография не может запечатлеть объект полностью, а может лишь поймать моменты какого-то опыта. В серии The Reluctant Father Филипп Толедано показывает невероятное напряжение: как, став отцом, он на самом деле ощущал себя и как общество ожидало от него исполнения какой-то совершенно другой роли. Книга рассказывает о первых годах жизни его дочери Лулу и его попытках наладить с ней эмоциональную связь. А Кэтрин Опай, например, объездила всю Америку и в течение трех месяцев фотографировала лесбийские пары, чтобы понять, что собой представляет жизнь этих женщин с детьми и какой матерью она бы могла стать сама. Кристофер Андерсон в проекте Pia фотографирует отношения отцов с дочерьми, словно пытаясь остановить время и с благодарностью прожить каждый из этих моментов.
Но, может быть, самые сильные снимки о родительстве все же сделаны людьми, у которых нет своих детей.
Мелисса Кана и Александр Коггин снимают кадры о невероятной связи поколений в семье. Или Джон Хенри в своей серии Stranger Fruit фотографирует афро-американских матерей и их детей — показывая при этом, как часто этой этнической группе приходится сталкиваться с насилием. Эти кадры — очень сильные, в них есть и политическое высказывание, и забота о ближних.
Родительство — это не какой-то канон, это множество разных видов практик. Давайте открыто делиться своими мыслями о нем, давайте рассказывать о нашем опыте по-новому. Конечно, никому из нас не удастся полностью описать или показать родительство, но давайте хотя бы попытаемся заговорить о нем честно. Чтобы помочь тем, кто только вступает на этот путь.
Недавно был целый бум сериалов и фильмов о родительских буднях. Мне кажется, мы наконец стали более открытыми, заговорили об этой области жизни. Но вот та самая неряшливая, честная женщина — она до сих пор, скорее, объект для шуток. Ее уже стали принимать, но это принятие нельзя назвать абсолютным. Это все же не идеал, к которому нужно стремиться. Все эти фильмы как будто говорят: «Да, нормально быть такой, но тебе-то лучше такой все-таки не становиться!». И еще важно сказать, что мы опять смотрим на похожий опыт через собственную оптику — белых цисгендерных гетеросексуалов.
В эссе Mothers: An Essay on Love and Cruelty Жаклин Роуз пишет, что все неопрятные, неподдающиеся контролю стороны материнства стараются спрятать.
Родительство вообще не восхваляют, а его неприглядные особенности общество не принимает. Все должно быть чистеньким и аккуратным.
Общественные ожидания могут сильно навредить родителям. В серии I Wake To я пыталась запечатлеть мой собственный опыт материнства. Можно сказать, что это была моя терапия. Особенно поначалу, когда я пыталась найти во всем происходящем хотя бы какой-то смысл. Мне хотелось сохранить все эти сложные чувства и эмоции, весь этот опыт, чтобы потом не забыть, через что мне пришлось пройти. Появление на свет моего сына Чарли полностью разрушило мою старую жизнь. Можно сказать, оно разрушило меня. Сейчас я по крупицам собираю себя заново. Когда я решила поделиться этими изображениями с миром, я чувствовала сильную уязвимость. Но реакция была невероятной — особенно от других родителей, которые узнали себя в моих работах.
Я не думаю, что это вообще возможно — представить родительство в одной фотографии. Родительство — это долгий путь, а снимки — всего лишь выхваченные моменты. В нашей культуре изображения родительства по большей части очень поверхностны.
Редко встретишь кадр, который действительно говорит о том, насколько это невероятный опыт, насколько сложный.
Дети растут, и, с одной стороны, воспитывать их становится проще, но с другой — намного сложнее. У меня дома растет белый парень, представитель среднего класса. Моя цель сейчас — чтобы он осознал свои привилегии, чтобы знал, как можно помочь другим людям, которым меньше повезло в жизни, и чтобы это желание помочь стало для него естественным. Я много думаю о том, какие фильмы смотрит мой ребенок, какие книги читает. Столько людей вообще не задумываются о подобных вещах. Когда дети взрослеют, с ними как будто перестают разговаривать — а это как раз самое время говорить об эмоциональной гигиене, о принципе согласия. Воспитать ребенка, чтобы он стал тем взрослым, которым мы бы хотели его видеть, очень сложно. Мы ответственны за будущее этого человека.
Родительство — это постоянный процесс обучения. Только в процессе можно понять, как поддерживать ребенка, чтобы он вел себя открыто и уважительно. При этом нам самим еще нужно как-то продираться через ежедневную рутину.
Я уважаю моих родителей, но их подход к воспитанию был очень консервативным. Они были серьезными, строгими. Иногда даже грубыми. Их поколение не знало, как воспитывать, и при этом уважать чувства малышей. В большинстве случаев я стараюсь сделать все по-другому: быть другом моего ребенка, помогать ему познавать мир.
Большинство представлений о современном родительстве у меня были из соцсетей — какие-то фотографии или видео с детьми, которыми поделились мои друзья, знакомые, коллеги.
Все мы продолжаем распространять идею о том, что успешная семья — это позитивная атмосфера, классные моменты. А все негативное и выматывающее прячем.
В личном разговоре друзья могут сказать тебе, что, конечно, в жизни все по-другому, что они тоже страдают. То, что мы чаще всего делимся только фасадом родительства, — наша беда.
Не существует единой перспективы, с которой нужно смотреть на родительство. У каждого свое представление, свой подход к воспитанию. Я росла в смешанной семье: мой папа — афроамериканец, мама — японка. Во время моего детства такие мультикультурные союзы еще были редкостью. В медиа подобные семьи не показывали. Это нагоняло тоску. Мне постоянно приходилось объяснять, кто я, почему я так выгляжу, кто по национальности мои родители. Это утомляло. Я чувствовала себя очень одинокой.
Подростком я смотрела сериалы. Такие, как Family Ties and Growing Pains. В центре сюжета были в основном нуклеарные семьи. А потом вдруг появился The Cosby Show, и там была одна успешная афроамериканская семья. Конечно, когда ты ребенок, ты еще ничего не можешь анализировать, но появление этих людей на экране очень меня воодушевило. Моего папу тоже. Даже сейчас, когда я вижу смешанные семьи по телевизору, это дает мне надежду на то, что когда-нибудь я тоже смогу найти свое место в нашей культуре. Хотя и не хочется зависеть от подобных вещей, но появление таких героев как будто бы дает тебе право голоса. Ты как будто получаешь подтверждение — люди заметили, что ты существуешь.
Я не знаю, какое будущее ждет моих детей. Я стараюсь образовывать их, но это часто похоже на битву.
Мне кажется, мы должны сделать все, чтобы появилось больше честных и разносторонних свидетельств о родительстве.
Боль и слезы — тоже мощная часть этого опыта. Такие моменты показывают, как мы сами растем через родительство и как ценно для нас — иметь детей.
Родительство — это экспансия. Оно расширило мою способность чувствовать и сочувствовать. До рождения моей дочери Симон, я вообще не обращала внимания ни на какие материнские образы в популярной культуре. Мне нравились работы Сэлли Манн и Элинор Каруччи. Манн растила своих детей на природе, а Каруччи снимала весь домашний хаос и невероятную близость матери и ребенка. Их кадры меня очень вдохновляли.
Общество ждет от родителей многого. Поэтому материнское чувство вины — это не выдумка. Не все понимают, что помимо любви к детям у тебя внутри еще осталась и любовь к работе. Найти примеры матерей, которым удалось обрести какой-то баланс в семейной жизни и в карьере, очень трудно. Мне нравится книга Линдси Аддарио, в которой она рассказывает о путешествии со своими детьми и о том, как она работала в режиме «на колесах». И еще потрясающий пример Юстине Курланд, изъездившей всю Америку со своей семьей. Для меня всегда было важно знать, что существуют такие альтернативные сценарии и что я тоже, хотя бы в теории, могу жить такой жизнью с детьми.
Для меня важными опорными точками в родительстве были две вещи: популярная культура и восточная философия (особенно тексты Багавада Гиты). Но когда ты становишься родителем, то на самом деле быстро понимаешь: фильмы — это выдумка, книги — субъективны, а рутина способна разрушить даже идеи восточных философов. Родительство очень сильно изменило меня. Это самая сложная миссия, которая мне выпадала в жизни, но я думаю, что она оказалась мне по плечу. Все остальное — сплошное минное поле.
То, как вы снимаете на камеру родительскую реальность, зависит от вашего собственного опыта. Часто в кадрах мы не видим невыносимой усталости родителей, их постоянной борьбы.
Мне очень тяжело осознавать, что у меня, как у отца, должна быть какая-то невероятная, глубокая связь с моими детьми. В серии The Road Кормак МакКарти снимает портреты родителей и их детей, и сквозь снимки ты чувствуешь, насколько сильно они связаны с друг другом. Потому что если говорить по большому счету, то, конечно, родительство — это история любви.
Реальность и изображение родительства на снимках — это две разные вещи. Это все равно что сравнивать рассказы о войне и личное участие в боевых действиях. Что-то можно понять, только если ты ощутил это на собственном опыте. Я ничего не знал о родительстве до того, как стал отцом. Моя жена Карла была очень счастлива, когда появилась наша дочь Лулу. А я ходил и думал: «Мне теперь все время придется слушать этот детский ор?». Я оказался совершенно не готов к подобным изменениям в моей жизни. С помощью фотографий я пытался найти в происходящем какой-то смысл.
В то время заниматься такой личной съемкой считалось довольно спорным делом. Но я получил столько поддерживающих писем от матерей!
В каком-то смысле общество допускает, что мужчины могут поворчать об отцовских обязанностях, но если жаловаться начинают матери, то их чуть ли не предают анафеме. Отсутствие честного диалога о родительства меня расстраивает.
Если ты открыто говоришь о своих трудностях, это не значит, что ты отказываешься от своих обязанностей. Это не значит, что я не заботился о моей дочери и не менял ей подгузники — просто то время все равно казалось мне ужасным. Иногда родительские будни — это настоящее говно, а потом вдруг случаются потрясающие моменты, когда все просто невероятно, но потом говно опять возвращается.
Сейчас, когда Лулу повзрослела, я много думаю о том, что какие-то вещи, которые она пока еще делает, скоро уже не повторятся. Может быть, через несколько дней она уже не захочет держать меня за руку, больше не будет прыгать ко мне в объятья. Теперь я смотрю на ее младенческие фотографии с ностальгией. Я жалею, что не мог ценить то время в моменте.
* — В материале упомянуты организации Meta Platforms Inc., деятельность которой признана экстремистской и запрещена в РФ.