Почему разговоры о потере беременности — это еще не все: колонка матери и журналистки

Слово «табу» довольно часто используется в СМИ, не так ли? Потерю беременности нередко называют одним из «последних табу», хотя этот же ярлык иногда прикрепляют к менопаузе, менструации, послеродовой депрессии, финансам, пролапсу тазовых органов и мужскому недержанию мочи.

Когда на прошлых выходных Керри Джонсон (жена британского премьер-министра Бориса Джонсона — прим.ред.) объявила, что снова ждет ребенка после недавно пережитого выкидыша, который она назвала «душераздирающим», в заголовках опять появилось слово «табу»: «Радужный ребенок Керри помогает разрушить табу вокруг потери беременности».

Я понимаю стремление медиа освоить такой язык. Когда четыре года назад у меня случился первый выкидыш, я словно попала в пещеру с белым шумом. Когда я в тот день вышла из больничного отделения, у меня не было ничего, что могло бы напомнить о моей трехмесячной беременности, кроме пары штанов и хлипкого информационного буклета. Я чувствовала себя оцепеневшей и пустой — опустошенной, можно даже сказать — вычищенной.

Я пыталась вспомнить, с кем я вообще когда-либо говорила о потере беременности. Мне так ничего и не пришло в голову, кроме нескольких строк из старого эпизода «Секса в большом городе».

Так что, конечно, фразы типа «нарушить тишину» и «дать высказаться» мне кажутся правильными. Несмотря на то, что медики говорят, что потеря беременности — это невероятно распространенное явление, когда у вас выкидыш, вы все равно чувствуете себя очень одинокой в мире, где бесконечно фетишизируется беременность, но людей призывают хранить ее в тайне в течение первого триместра — когда, по оценкам врачей, и происходит 85 процентов выкидышей.

Чуть менее чем за два года я потеряла еще три беременности. Каждая потеря камнем падала в мою душу. Во мне как будто стояла теперь целая пирамида из камней — там было и разочарование, и утраченные возможности, и боль за моих гипотетических детей. Я писала обо всем этом по ходу дела для газет и журналов, и в своем блоге. И я была далеко не единственной, кто об этом говорил.

После моего первого выкидыша Мишель Обама, герцогиня Сассекская, Крисси Тейген, Алекс Джонс, Майлин Класс, Стейси Соломон, Джемма Коллинз и Бейонсе публично говорили о своих потерях беременности. Депутатка Оливия Блейк недавно рассказала свою личную историю в парламенте. Можно ли сказать, что «табу» — это по-прежнему подходящее слово для описания этого опыта?

Керри Джонсон — не первая жена премьер-министра, публично заявившая о пренатальной потере. Шери Блэр (супруга бывшего премьер-министра Великобритании Тони Блэра — прим.ред.) почти 20 лет назад потеряла ребенка.

Читая некоторые материалы того времени поразительно видеть, как мало изменился дискурс. В новостях говорится о печали и горе. А Шери утешает то, что она не должна винить себя в выкидыше, ведь «выкидыш — это просто невезение».

Кажется, описывая потерю беременности, мы не можем избавиться от всепроникающего чувства фатализма. Многие до сих пор воспринимают выкидыш просто как что-то естественное, печальное, напоминающее контроль качества. Но это убеждение неверно. Некоторые эксперты теперь считают, что до половины всех выкидышей на самом деле происходят, когда речь идет о здоровых, хромосомно «нормальных» эмбрионах.

Другими словами, эти потери можно — хотя бы теоретически — было предотвратить. Тем не менее исследований причин выкидыша пока по-прежнему мало. Как и надежных методов лечения.

В Великобритании женщины имеют право на детальное медицинское обследование только в том случае, если у них было три выкидыша подряд. И все равно около половины тех, кто ищет объяснений своим потерям, не получат никаких ответов. Иногда даже лучшие специалисты могут сказать вам: «Просто продолжайте попытки».

Если лечение выкидышей и исследования не улучшатся, женщины по-прежнему будут чувствовать себя брошенными и одинокими в момент выкидыша, как бы много историй о потере беременности они ни слышали раньше. И так будет продолжаться из года в год.

Хотя нам часто напоминают о том, насколько распространены перинатальные потери, в Великобритании в настоящее время нет открытой ежегодной статистики о количестве выкидышей. Благотворительная организация по борьбе с потерей ребенка Tommys обнаружила, что 20 процентов женщин, у которых случился выкидыш, в дальнейшем будут страдать от посттравматического стрессового расстройства, а риск самоубийства у таких женщин возрастает в четыре раза.

Петиция благотворительной организации, которая собрала более 222 000 подписей, побудила правительство согласиться ежегодно регистрировать количество выкидышей в рамках стратегии по охране здоровья женщин.

Это шаг, который давно следовало сделать.

Но должны произойти еще более серьезные культурные сдвиги — например, должна измениться политика на рабочем месте, чтобы женщины чувствовали себя комфортно, раскрывая свою беременность на раннем этапе, не опасаясь дискриминации со стороны окружающих.

Обмен опытом может иметь большое значение: я не понаслышке знаю, что истории преодоления потери других людей могут стать для тебя спасательным кругом. Но я действительно задаюсь вопросом, не рискуем ли мы, рассматривая выкидыш как табу, решить, что разговоры — это единственное необходимое средство — или даже единственное, что вообще и можно сделать для решения этой проблемы.

Возможно, нам нужно спросить себя не столько о том, почему мы не говорим открыто о выкидышах, сколько о том, почему мы не слышим этих разговоров и ничего не предпринимаем для того, чтобы изменить ситуацию.