«Если ты любишь своего ребенка, ты отдашь его в приемную семью». Как предрассудки ломают судьбы

Когда австралийке Энн было 63 года, ей написал незнакомый мужчина и сказал, что он ее сын. 42 года назад Энн действительно родила мальчика, но в больнице ей сказали, что он умер. Оказалось, что мужчина и правда ее сын — сразу после родов его отдали в приемную семью. А Энн солгали, потому что она была не замужем и, принеся домой ребенка, опозорила бы и себя, и всю семью.

Многим эта история покажется невероятной и больше похожей на сценарий голливудской мелодрамы, но для Австралии 50-70-х годов такие истории были едва ли не нормой: десятки тысяч женщин, забеременевших вне брака, были принуждены отдать своих детей на усыновление из-за неслыханного давления семьи и общества. Только в начале 2010-х годов в стране провели серьезное расследование по поводу событий тех лет, а разлученным матерям и детям принесли извинения от имени нации.

Предрассудки, которые ломают судьбы

В те годы беременность вне брака считалась жестоким, несмываемым позором в Австралии. Царило мнение, что, если об этом станет известно, на будущем женщины можно будет поставить крест. Так что «незаконные» беременности пытались скрывать.

В стране действовала система учреждений, руководимых церковью, куда родственники отправляли беременных, чтобы они пробыли там до родов, а потом вернулись домой и продолжили жить как ни в чем не бывало. Только без ребенка — обычно его отдавали на усыновление.

«Когда мать поняла, что я беременна, у нее случилась истерика, — рассказывает Мэрилин Мерфи о событиях, случившихся несколько десятков лет назад. — Она практически лишилась чувств, только представив, что ее соседи, родственники и прихожане церкви узнают, что ее дочь беременна вне брака… Мне пришлось прятаться в доме, она презирала меня… Было решено отправить меня в дом для незамужних матерей „на несколько недель“, чтобы меня не увидели те, кто меня осудит».

В редких случаях «распутница» могла остаться дома, но ее положение от этого не становилось легче. Сами родственники, чаще — матери, брали на себя заботу о том, чтобы женщина поняла всю глубину своего позора и никому не попадалась на глаза с животом. Одна из пострадавших рассказала, что мать заставляла ее носить корсет во время беременности и прятаться в шкафу или под кроватью, когда приходили гости. Другие матери после рождения внуков убеждали окружающих, что это их собственный кровный или приемный ребенок.

Дома для мам

Так называемые дома для мам, куда отправляли юных незамужних беременных, обычно находились в ведении религиозных организаций. Женщины жили там практически без связи с внешним миром. Им говорили придумать себе другое имя. Условия в домах были ужасные: перенаселение, недостаточное питание, пренебрежение, оскорбления, насилие. Есть сведения, что эти институции присваивали себе выплаты, предназначавшиеся для женщин. Кроме того, беременных принуждали работать — на кухне и в прачечной, прибирать родильные палаты после родов и даже ассистировать на них.

Все это несло «воспитательные» функции: познала половую близость до брака — заслуживаешь наказания. «Я и несколько других незамужних беременных выполняли большую часть работы под руководством надзирательницы, нескольких женщин из „Армии Спасения“ и повара, — делилась одна из потерпевших, вынашивавших ребенка в учреждении. — Я выполняла тяжелую работу на кухне, там было жарко. Я должна была мыть полы. Однажды повар подсказал мне, что я могу использовать швабру: мне было уже трудно опускаться на колени. Я почти закончила, когда вошла надзирательница и сказала: „Что она делает со шваброй? Я хочу видеть ее на четвереньках перед нашим драгоценным Господом!“» Женщине пришлось опуститься на пол и продолжить скрести пол. «Вот так-то лучше, на четвереньках, тут тебе и место», — сказала надзирательница.

Что в учреждении, что в родительском доме женщинам вдалбливали: после родов ты должна будешь отдать ребенка. Им угрожали, от них скрывали информацию о доступных альтернативах и попросту врали. Уничтожали веру в себя и давили на чувство вины и материнского долга: «Если ты действительно хочешь лучшего для своего ребенка — ты отдашь его правильной (читай: полной) семье. Ты правда думаешь, что в твоем возрасте (15, 17, 20 лет) сможешь стать для него хорошей матерью?!»

«Я провела в учреждении четыре с половиной месяца. Никто из персонала не пытался подружиться со мной или предложить мне какую-либо поддержку или консультацию, и это чувство полной изоляции пронизывало учреждение, — рассказывала Энн Олпайк. — Я чувствовала себя абсолютно одинокой. Меня ни разу не пригласили обсудить мою беременность, поговорить о моем будущем или будущем малыша. Акцент всегда делался на том, что усыновление — это „лучшее для ребенка“: „Если вы его любите, вы отдадите его на усыновление“. Никто никогда не упоминал, что отказ от ребенка станет огромной утратой и для меня и для него. Ко мне не относились как к будущей матери, а скорее поощряли думать о своем ребенке как о не моем, а принадлежащем какой-то идеальной, достойной супружеской паре».

Если женщина оставалась дома или у родственников, разъяснительную беседу подобного толка с ней проводил соцработник. В учреждении этим обычно занимались монахини.

BFA

Когда приходило время родов и незамужняя беременная поступала в госпиталь или в родовую палату при учреждении («дома для мам» делали работу по скрыванию позора «под ключ»), на ее бумагах ставили отметку «BFA» — «baby for adoption» («ребенок для усыновления»). Была ли сама мать согласна отдать малыша другим людям — роли не играло.

К таким беременным медработники относились значительно хуже, чем к замужним женщинам, не скрывали своего презрения. И здесь общая убежденность в том, что секс и беременность до брака — это грех и позор, как будто лишала людей человечности. Процветало акушерское насилие. Женщинам не объясняли, что с ними происходит и для чего с ними проводят те или иные манипуляции, их оставляли в одиночестве, иногда привязывали к кровати. После родов давали препараты для снижения лактации или заставляли носить повязки на груди, чтобы подавить выработку молока. Опять же — вне зависимости от того, согласилась женщина отдать ребенка или нет. Уверенность системы в том, что женщина не сможет сопротивляться, была непоколебимой.

Сразу после родов малыша забирали. Одна мама рассказывала, как медсестра встала перед ее кроватью, прикрывая свою коллегу — уносившую ребенка. Маме удалось увидеть только макушку своей дочери с черными волосиками, и это все, что она о ней помнит и знает. Детей скрывали от матерей. Им запрещали ходить в палату, где лежали малыши. Если кому-то удавалось туда проникнуть, выталкивали силой. Иногда детей держали на отдельном этаже до того, как приемная семья заберет их.

Интересное по теме

Опека, патронат и усыновление. В чем между ними разница? И как стать приемными родителями?

Банальность зла

Большинство женщин были против того, чтобы отдавать ребенка на усыновление. Но в атмосфере стыда, унижений, насилия, без поддержки и помощи очень сложно найти силы, чтобы сопротивляться. Лишь единицам удавалось вынести все это и сохранить ребенка у себя. Этим единицам повезло иметь родственников, которые их поддерживали, а не топили в пучине стыда из страха перед тем, что кто-то будет шептаться за спиной.

Даже при таком общественном консенсусе от женщины по законам того времени нужно было получить согласие на передачу его другим родителям. Для соцработников, сотрудников религиозных организаций (а иногда этим занимались и медработники) получение подписи под этим документом было частью обычной рабочей рутины.

Если женщина после месяцев в условиях учреждения все равно не соглашалась подписать нужные бумаги, ее принуждали — давлением, насилием. Иногда — обманывали, сообщая ложную информацию о ее перспективах и альтернативах. Давали «что-то подписать», ничего не объясняя или прикрыв документ другим. Запугивали. Сообщали, что иначе ребенка отдадут под опеку государства. В некоторых случаях избавляли себя от необходимости получать подпись — подделывали ее или говорили маме, что ее ребенок умер.

Несколько женщин рассказали, что заветную подпись от них получили, пообещав после этого показать малыша. И в этом случае слово держали. «Надо мной издевались и отказывали мне в праве даже видеться с моей дочкой, пока я не подпишу документы о передаче ее на удочерение. Даже после того, как мне нанесли травму, заставив передать свою малышку незнакомцам, мне разрешали видеть ее только с расстояния примерно шести футов», — говорит Маргарет Валан.

По официальным данным, в 50–70-е годы в Австралии усыновили от 140 до 250 тысяч детей. Сколько из этих детей отняли у матерей под давлением, точно установить невозможно. По косвенным данным можно сделать предположение, что это несколько десятков тысяч детей. На 50–70-е годы приходится пик применения этой практики, в целом она широко применялась дольше — в 40-80-е.

«Мне было 18 лет, но уровень эмоциональной зрелости был лет на 14. Я поступила так же, как делали все остальные девушки в моей ситуации, — поделилась анонимная потерпевшая. — Мне всегда будет грустно и жаль, что у меня не хватило смелости или силы характера постоять за себя и свою дочь. Вот как я чувствовала себя — плохая, проблемная, недостойная. Что могла бы напуганная, униженная и опозоренная молодая женщина предложить своему ребенку, с чего начать? Тогда я не могла бороться со своей семьей или общественными ценностями. А еще я была сильно подавлена ​​из-за того, что мои отношения разрушились при таких ужасных обстоятельствах».

Если отец ребенка (а это, конечно, далеко не всегда был коварный негодяй, безответственно воспользовавшийся невинностью неопытной девушки и оставивший ее) пытался принять участие в его судьбе, его тоже переубеждали, отговаривали, иногда попросту запрещали приходить в больницу. Разумеется, у отцов практически никогда не спрашивали согласие отдать ребенка на усыновление. А матерям советовали даже не упоминать их имен.

Как только для ребенка подбирали приемных родителей, в свидетельство о рождении вписывали их имена.

После родов женщина возвращалась домой, где о прошедших месяцах и рождении малыша никто не упоминал. Жизнь шла своим чередом. Как ни в чем не бывало, женщина продолжала учиться, работать, потом выходила замуж и «рожала нормально». Она никому, даже самым близким, не рассказывала об этом «постыдном» эпизоде своей биографии — о малыше, которого она родила. Большинство женщин несли тяжелейший груз этой тайны десятилетия, иногда — до самой смерти.

Интересное по теме

Мать и сын воссоединились через 45 лет после разлуки

Причем здесь Фрейд

В послевоенной Австралии считалось, что только идеальная семья — белые родители-христиане со стабильным доходом — могут обеспечить ребенку адекватное и качественное воспитание. А если будущие родители/мама не соответствовали этим требованиям, ребенка лучше забрать и передать более подходящей семье или в учреждение — будто бы от этого выиграют и сами дети, и сообщество.

«Если мать не соответствовала норме — из-за бедности, цвета кожи или отсутствия супруга, общество считало ее несостоятельной, а ее детей — безнадежно обделенными. Ей не помогали сохранить ребенка у себя, и, конечно же, не верили, что члены ее расширенной семьи смогут стать подходящими опекунами», — пишет исследовательница темы усыновления в послевоенной Австралии Каролина Джонс.

В таких случаях помещение ребенка в приемную семью в кратчайшие сроки считалось наилучшим способом обеспечить его благополучие.

Кто-то скажет «ну тогда же никаких психологов не было» — и окажутся совершенно не правы. Значительное влияние на то, что практики раннего разлучения матери с ребенком смогли укрепиться, оказали идеи известных психологов, в частности Зигмунда Фрейда и Джона Боулби.

В те времена была широко распространена теория clean break theory («теория полного разрыва»). Считалось, что новорожденный — это tabula rasa, «чистый лист»: наследственность влияет на него минимально, а его личность формируется средой — через воспитание и детский опыт. Так что, если ребенка решено передать другим родителям, его нужно разлучить с биологической матерью как можно раньше. Таким образом якобы решались две задачи: не допустить развития привязанности между биологической мамой и ребенком, а также способствовать тому, чтобу у новых родителей и малыша сразу начала формироваться связь. Эти идеи поддерживали отец психоанализа Зигмунд Фрейд и его дочь, известный детский психолог Анна Фрейд.

Но ладно Фрейды. А причем здесь Боулби — основатель популярной и уважаемой сегодня теории привязанности (например, ее придерживается Людмила Петрановская)?

В 1950-х ВОЗ поручила Боулби — в определенной степени последователю Фрейда — подготовить отчет на тему «Охрана материнства и психическое здоровье». Психолог задачу выполнил. В отчете он, в частности, написал: «Нет ничего трагичнее, чем хорошие приемные родители, которые усыновляют ребенка, чей ранний опыт привел к нарушению развития его личности, которое они уже никак не могут исправить. Таким образом, очень раннее усыновление, безусловно, также в интересах приемных родителей. Более того, чем ближе рождение ребенка, тем больше они будут ощущать, что ребенок принадлежит им, и тем легче им будет идентифицировать себя с его личностью. Это даст наилучшие шансы для развития между ними благоприятных отношений».

Отчет был переведен на 14 языков и использовался ВОЗ для формулирования основных принципов политики в сфере усыновления и ментального здоровья. Подобные принципы транслировались и в медиа.

Слезы и протесты матерей снова проиграли перед заумными теориями и «опытными» старшими, «желающими только самого хорошего».

Интересное по теме

Маша, дети и псын: как живет семья, которая взяла под опеку девочку-подростка

Расследование Сената

Только в конце 70-х систему усыновления в Австралии начали реформировать, да и в целом прирост населения значительно сократился, так что проблема постепенно сошла на нет.

Но о разлученных не забыли. И не только сами мамы.

В октябре 2010 года правительство штата Западная Австралия извинилось перед матерями, которых вынудили отдать своих детей на усыновление в 1940-80-х. Вскоре после этого Сенат страны поручил провести глубокое исследование проблемы. Работа заняла больше полутора лет. Чиновники получили информацию от 418 человек и институций, включая большой объем архивных материалов. Особый комитет провел десять общественных слушаний. В результате был опубликован 337-страничный отчет Сената (на его основе написан и этот материал НЭН).

21 марта 2013 года Сенат от имени нации извинился перед женщинами, их детьми и родственниками, пострадавшими от принудительных практик прошлого, а также рекомендовал всем госструктурам и организациям, имевшим к этому отношение, принести извинения от своего лица.

Боль нашла выход

Отдельный раздел отчета посвящен последствиям раннего разлучения матери и ребенка, о которых сообщали потерпевшие. Эти данные подтверждаются и сотнями психологических исследований, проведенных в последние десятилетия. Целостность семьи — та ценность, за которую ратуют передовые организации, занимающиеся проблемами семьи и материнства.

Женщине это наносит травму, последствия которой ощущаются всю жизнь. Она может страдать постравматическим (ПТСР) и другими психическими расстройствами, вроде депрессии. Женщин переполняют гнев, ярость, обида, стыд и другие тяжелые переживания, непрерывно разрушающие изнутри.

Дети, отобранные у матерей и переданные в приемные семьи, рассказывали про разный опыт в раннем возрасте. Кому-то повезло попасть в благоприятные условия и искренне сообщать о том, что у них было счастливое детство. Другие столкнулись с разрушительным и болезненным опытом, тяжелым абьюзом, сложностями с самоидентификацией.

Спустя десятки лет некоторые разлученные «нашлись», но далеко не у всех получилось наладить отношения. Иногда выросшие дети не могут понять своих матерей и винят их за то, что они от них отказались. Другим мамам так и не удалось найти отобранных детей. Известны и папы, долгие годы занимавшиеся поисками.

Во время исследования, которое проводило правительство в 2010-х, многие из женщин впервые кому-либо рассказали свою историю. Воспоминания не перестанут болеть, но для большинства матерей было важно поделиться: они наконец увидели, что их боль признана.

«Наш опыт должен быть признан как часть истории этой страны — опыт матерей, у которых насильно отобрали детей только ради того, чтобы удовлетворить чьи-то идеалы. Опыт матерей, которых несправедливо подвергали насилию, предали и наказывали чиновники, персонал больниц, социальные работники, религиозные структуры и общество, испытывавшие к нам бесчеловечное, отвратительное предубеждение», — сказала Джун Смит.

Боль, которую мамы несли в себе десятки лет, наконец нашла выход.