Иногда очень полезно как следует разозлиться. В издательстве «МИФ» выходит книга профессорки психологии Кристин Нефф «Внутренняя сила. Как заявить о себе во весь голос и научиться отстаивать свои интересы». С разрешения НЭН публикует фрагменты главы «Разгневанная женщина».
Он [гнев] подобен сигналу тревоги, извещающему об опасности. И он заставляет нас совершать неотложные действия по защите от угрозы. Хотя и мальчики и девочки в детстве в равной мере испытывают гнев, к девочкам в таких ситуациях относятся иначе, чем к мальчикам.
Как только они начинают ходить и говорить, родители и воспитатели поощряют их к проявлению мягких качеств — быть приятной, помогать, сотрудничать, одновременно не позволяя им гневаться. Взрослые считают проявления гнева естественными и приемлемыми у мальчиков, но не у девочек.
Идея, что гнев нормален для мальчиков, но не для девочек, настолько глубоко укоренена, что матери, видя, что ребенок чем-то расстроен, говорят, что девочка грустит, а мальчик злится. Неудивительно, что даже малые дети считают: гневаться, злиться для мальчиков — нормально, а для девочек — нет. И у маленьких девочек возникает путаница. Непонятые, неверно оцененные эмоции — первый шаг на пути к подавлению нашей способности говорить открыто и отстаивать свою правоту.
В 1990-х Сандра Томас и ее коллеги из Университета Теннесси провели первое исследование женского гнева. Пятьсот сорок пять участниц описывали свой гнев. Исследователи обнаружили, что многие участницы либо отстранялись от собственного гнева, либо с трудом в нем признавались.
Как сказала одна из них, «я считаю, что во мне воспитали мысль о том, что гнев не является ценной человеческой эмоцией. И в результате такого воспитания я не всегда понимаю, что разгневана, или не владею эффективными способами проявления гнева. Когда я злюсь, я часто ощущаю свое бессилие. У меня опускаются руки. Я чувствую себя глупо. Мне страшно. Гнев пугает меня».
Они также обнаружили, что, когда женщины подавляют гнев, с трудом удерживая его в себе, им часто кажется, что они лишаются сил, становятся маленькими, ничтожными. Более того: запертый гнев неминуемо вырывается наружу, приводит к взрыву, в результате они чувствуют, что теряют контроль над собой, и от этого ощущают еще большее бессилие.
Одна женщина писала: «Муж говорит, что я подобна Джекилу и Хайду. То я говорю совершенно нормально, спокойно, а то вдруг взрываюсь… Принимаюсь вопить, лицо у меня искажается от ненависти… А я даже этого не осознаю. Как будто в меня вселяется кто-то другой. Как-то раз я так на него разозлилась, что схватила чашку с чаем и швырнула в него. Он глазам своим не поверил, а я плакала, потому что и сама в такое поверить не могла».
Ирония в том, что гнев — изначально очень сильная эмоция — рождает у женщин ощущение бессилия, потому что нам не разрешается признавать гнев как часть нашего естества. Вместо этого нам кажется, будто в нас вселилась какая-то чуждая сущность, и мы говорим: «Меня накрыло» или «Я была не в себе». Происходит это потому, что женщин учат отвергать свой гнев и воспринимать его как нечто чужое, постороннее.
Интересное по теме
«Каждая эмоция несет важную функцию и помогает вам и ребенку в определенных ситуациях»: отрывок из книги «Эмоциональный интеллект ребенка»
Мнение о том, что гнев для женщин нехарактерен, неестественен, поддерживается реакцией окружающих. Женщины в гневе считаются психованными, иррациональными и распущенными особами.
Люди привыкли считать, что если женщина гневается или «взбешена», то она психически нездорова или эмоционально нестабильна, гормоны бушуют — наверняка у нее скоро менструация. (Как выразился Трамп в адрес журналистки Мегин Келли, когда она во время дебатов засыпала его неприятными вопросами, «у нее прямо глаза кровью налились, наверняка кровь еще кое-откуда текла».) Стереотип, согласно которому женщины должны прежде всего заботиться об окружающих, настолько силен, что любое другое их поведение тут же объявляется девиантным.
При этом женщины могут предаваться грусти, поскольку грусть, печаль — мягкая, уступчивая эмоция, возникающая в результате принятия происходящего. Мы просто не можем сердиться. При этом разгневанные мужчины видятся страстными, справедливыми и целеустремленными.
Их гнев совпадает со стереотипом, согласно которому они — агенты действия и перемен. Мужской гнев даже восхваляется, поскольку это доказательство того, что «у него есть яйца». В женщинах гнев осуждается, потому что такая женщина «бьет по яйцам».
Интересное по теме
Мальчики сильные, а девочки красивые? История о том, как мы по-разному хвалим детей
Поскольку женщинам, в отличие от мужчин, не дозволено открыто выражать свой гнев, мы обращаем его на себя в виде самокритики. Когда возникает угроза, а возможности противостоять опасности действиями, направленными вовне, нет, реакция «борись» обращается вовнутрь.
С помощью самокритики мы пытаемся снова обрести контроль — в надежде, что это заставит нас измениться и таким образом восстановить безопасность. Мы также более мужчин склонны осуждать себя за гнев, что только усугубляет самокритичность.
Этот перенаправленный в виде самокритики гнев — основная причина того, что женщины, особенно те из них, кто идентифицирует себя с женской гендерной ролью, показывают более низкий уровень самосострадания, чем мужчины.
Мы сгибаемся под грузом презрения к себе, страдаем от постоянных нападок на самих себя. Повышение уровня кортизола и раздражение, вызванное постоянной активацией симпатической нервной системы, приводит к тому, что наши тела и мозг отказываются нам служить. Самокритичность также ведет к развитию тревожных расстройств вроде панических атак и к расстройствам пищевого поведения, например к анорексии.
Невозможность выразить гнев также может вести к руминации — бесконечному и бесплодному перебиранию одних и тех же мыслей, вносящему свой вклад в депрессию. Руминация — это вид реакции «беги» в ответ на опасность, подобно самокритичности, представляющей собой один из основных вариантов избегающего поведения.
Это своего рода сопротивление, основанное на желании избавиться от боли. Вместо того чтобы совершенно естественным образом возникнуть и уйти, гнев сдерживается нашим сопротивлением — ведь женщины вообще не должны поддаваться гневу! Вот и получается, что мы словно залипаем на гневе, а злобные мысли все ходят и ходят по кругу.
Робин Смит из Университета Уэйк-Форест и Кэтрин Ливли из Дартмутского колледжа провели широкомасштабное исследование (в нем приняли участие 1125 человек) и обнаружили, что женский гнев сильнее и длится дольше, чем у мужчин (исследователи учли такие социодемографические факторы, как образование, доход, расовая принадлежность).
Ученые увидели, что среди участвовавших в исследовании женщин отмечалось больше случаев депрессии, чем среди участников-мужчин, что отчасти могло объясняться именно интенсивностью и длительностью женского гнева. Лишая женщин возможности свободно выражать оправданный гнев, общество заставляет нас его проглатывать, тем самым отравляя нас.
Интересное по теме
В чем сила, мать? Рассказываем, что такое эмпауэрмент, и зачем он нужен матерям
Существующие нормы, направленные на подавление женского гнева, не только наносят вред нашему психическому здоровью, но и преграждают нам доступ к важному и мощному ресурсу. Изучающий гнев профессор Рэймонд Новако из Университета Калифорнии в Ирвайне описывает по меньшей мере пять вариантов, когда гнев оказывается полезным.
Во-первых, гнев дарит энергию. Разгневавшись, мы выпрямляемся и ощущаем бегущую по венам энергию.
Касается ли это переговоров с властями, участия в выборах или в уличных демонстрациях — чтобы бороться за перемены, нам нужен гнев.
Второе преимущество гнева: он фокусирует внимание на том, что может нанести нам вред, указывает на опасность. Да, загнанный внутрь гнев способен лишать сил, ведя к руминации, но он может оказаться и безусловным подарком, высвечивая требующую рассмотрения проблему. В нужный момент гнев дарит необыкновенную ясность и четкость взгляда.
В-третьих, гнев помогает нам защищать себя. Он перекрывает страх и способствует борьбе с теми, кто наносит нам вред или несправедливо к нам относится. Порой, чтобы обрести смелость противостоять тем, кто угрожает нам или относится с неуважением, нам надо хорошенько разозлиться. В приливе гнева нам легче постоять за себя, он снаряжает для самозащиты.
Четвертый полезный аспект гнева в том, что он четко информирует о нашем состоянии. Он предупреждает нас: что-то идет не так!
И одновременно сообщает окружающим, что нас это совершенно не радует. Если мы не разозлимся на ехидное замечание коллеги, мы даже и не поймем, что это замечание было неприемлемым или обидным. И хотя ответные вопли вряд ли можно считать полезным коммуникативным приемом, они все-таки заставят того, кому они адресованы, заткнуться.
Ну а гнев, выраженный в виде убедительной фразы («Мне не кажется, что ваше последнее замечание помогает делу»), часто дает возможность кое-кому быть поосторожней и повнимательней к вам — как в данную минуту, так и в обозримом будущем.
Даже когда гнев — просто выражение физической боли (например, вы ушиблись и чертыхнулись), он тоже становится неким катарсисом. В одном исследовании участников просили окунуть руки в ледяную воду, и те из них, кому велели браниться, лучше переносили боль и дольше держали руки в воде, чем те, кого просили терпеть молча. Этот эффект был особенно заметен у женщин, которые обычно бранятся все-таки меньше мужчин. А поскольку женщины также меньше знакомы с освежающей силой гнева, они сочли его особенно эффективным обезболивающим.
Ну и в-пятых: гнев дарит ощущение личного контроля и власти. Когда мы под влиянием гнева стараемся изменить что-то к лучшему, мы перестаем быть беспомощными жертвами. И даже когда изменить ситуацию не получается, гнев не дает нам раскиснуть от страха и стыда. Он будит в нас стремление выжить и напоминает, что у нас есть право выбора, как мы хотим жить.
Гнев называет вещи своими именами. Он позволяет нам понять, когда и как мы подвергаемся дискриминации или становимся жертвами несправедливости, — и сражаться против этого. Если женщины не испытывают гнева, это означает, что их нужды, потребности и желания в расчет не принимаются. Это означает, что мы не можем эффективно влиять на ситуацию.
Запрет на женский гнев как на нечто, что нам не к лицу («леди так не поступают»), — это форма общественного контроля, способ удерживать нас «на своем месте». И поэтому желание выразить свой гнев превращается в политический акт, как и личное заявление о своих правах.
Как пишет журналистка Сорайя Чемали в книге «Гнев ей к лицу» (Rage Becomes Her), «истина состоит в том, что гнев не мешает нам на пути — это и есть наш путь. Нам нужно только ступить на него».
Неистовая энергия гнева мотивирует на действия и питает уверенность в себе и чувство собственной значимости. Она помогает нам в открытую заявлять о том, что к нам относятся нечестно, и позволяет добиваться своего. И если направленная на других слепая ярость бессмысленна, энергия гнева, должным образом взращенная и сфокусированная на причиняющей страдания несправедливой системе, может быть невероятно полезной.
Женщина, которая боится проявлять гнев, вряд ли способна выступить против несправедливости. Исследование Дайаны Леонард из Университета Калифорнии в Санта-Барбаре показывает, как стереотипы относительно женского гнева влияют на желание предпринимать действия против несправедливости.
Интересное по теме
Письмо дочери к 8 Марта
Студенткам-старшекурсницам описали такую ситуацию: «Группа кикбоксинга состояла в основном из парней. Тренер объявил, что решил изменить ход тренировок и заняться силовыми упражнениями. После чего подозвал Джессику и посоветовал подумать о переходе в группу аэробики».
У тех участниц, которые в основном разделяли негативные стереотипы относительно женского гнева, эта ситуация особого гнева не вызвала. Они не увидели в этом никакой дискриминации и не выразили желания присоединиться к тем, кто собирался выступить против тренера. Но если спускать сексистские замечания вроде этого, нечего и надеяться на победу над несправедливостью.
Совместные действия — шаги, предпринятые группой людей против несправедливости и дискриминации, — могут выражаться в маршах протеста, бойкотах, петициях, голосовании, публичных выступлениях. История показывает, что коллективные действия всегда были для женщин одним из самых действенных способов добиться общественных перемен.
Вспомните о протестах суфражисток, благодаря которым в 1920-х годах женщины добились права голосовать, или о движении «Матери против пьяного вождения», завалившем Конгресс петициями. Движение ратовало за то, чтобы возраст, с которого можно приобретать алкоголь, был поднят до 21 года, а законы против вождения в нетрезвом состоянии были ужесточены. В результате число жертв ДТП с пьяными водителями сократилось наполовину.
На современный американский политический ландшафт в большой мере влияют «Разгневанные матери» — название придумали журналистки из New York Times Лайза Лерер и Дженнифер Медина, объединив под ним движимые гневом группы вроде «Материнского подъема» (MomsRising), в которые входят более миллиона женщин, или организации «Матери требуют действий» (Moms Demand Action), участницы которой выступают за контроль над обращением оружия.
Движение «Жизни черных важны» (Black Lives Matter) было инициировано тремя женщинами — Алисией Гарза, Патрисс Каллорс и Опал Томети, — разгневанными насилием, обращенным на их детей, на их семьи, на кварталы, где они проживали.
Гнев — это подзаряжаемая батарейка, питающая движение за социальную справедливость.
Исследований о связи самосострадания и гнева не так уж много, но и немногие имеющиеся предполагают, что самосострадание может ослабить негативное воздействие гнева. Эшли Бордерс и Аманда Фресникс из Колледжа Нью-Джерси проверяли взаимоотношения самосострадания и гнева на почти двух сотнях студентов.
Во-первых, они обнаружили, что те, у кого уровень самосострадания был выше, реже испытывали гнев — в данном случае реже бывали в состоянии крайнего раздражения или жаждали на кого-то накричать, — однако разница была все же мала. Самосострадание несовместимо с гневом.
Однако оно позволяет управлять гневом более эффективно, ведь индивидуумы с высоким уровнем самосострадания намного меньше склонны к пережевыванию злобных мыслей, воспоминаний или фантазий о мести. Поскольку самосострадание позволяет нам чувствовать гнев, не стремясь его подавить или осудить себя за него, у нас не происходит нездоровой фиксации на гневе.
Участники исследования также должны были рассказать о случаях, когда они за последние полгода проявляли физическую или словесную агрессию. У испытуемых с более высоким уровнем самосострадания таких случаев было меньше, что объяснялось меньшей склонностью к руминации. Грубо говоря, мы скорее можем на кого-то напасть, когда волна гнева накрывает с головой.
Когда же мы осознаем свои чувства и вспоминаем, что гнев — одна из естественных эмоций, мы способны самоутвердиться без того, чтобы причинять кому-то вред.
Я увидела, как здорово самосострадание влияет на гнев, на примере моей соседки Селесты — отставной библиотекарши под семьдесят, белой, с двумя взрослыми детьми, тремя внуками и истеричным пуделем по кличке Туту.
Селеста росла в Гранд-Рапидсе, штат Мичиган, и воспитывали ее в старой доброй традиции: женщина должна улыбаться, быть приятной во всех отношениях и подстраиваться под других. Муж Селесты, Фрэнк, тоже недавно вышел на пенсию — до этого он был менеджером в салоне по продаже автомобилей, — и теперь они много времени проводили вместе.
Фрэнк бывал весьма велеречивым и занудным. Он постоянно прерывал Селесту или, когда они смотрели новости, растолковывал ей политическую обстановку, как несмышленышу. Но она молчала — не хотела казаться строптивой или вредной. Время шло, и она чувствовала себя все более и более несчастной.
И хотя пенсия должна была сделать жизнь легче, жизнь Селесты становилась все напряженнее. Она грызла себя за неблагодарность, и от самоосуждения становилось только хуже. Напряжение постепенно переросло в тревожность, она чувствовала себя очень плохо.
Селеста знала о моих работах в области самосострадания, мы с ней не раз беседовали об этом. Она прочла одну из моих книг, и ей захотелось узнать, как можно научиться быть добрее к себе. Я предположила, что ей пойдет на пользу психотерапия, на что мягко намекнула, рассказав о местном психотерапевте Лауре, которая очень мне помогла.
Лаура пользовалась так называемой системной семейной терапией субличностей, разработанной Ричардом Шварцем. Этот метод помогал людям вступить в контакт с различными сторонами своей личности и обрести сострадание ко всем ним. Дать номер телефона Лауры?
К счастью, Селеста согласилась.
Она рассказала Лауре, что ей необходима помощь, чтобы избавиться от напряженности, волнения и тревоги. Это плохо не только для нее самой, но и для ее брака. Когда Лаура спросила, почему она стала такой нервной, Селеста предположила, что всему виной гормональные изменения и возраст. Лаура спросила, в какой части тела она всего острее чувствует неполадки, и Селеста ответила, что в желудке. Тогда Лаура спросила: «Если бы ваш желудок мог разговаривать, что бы он сказал?»
Сначала Селесте показалось, что Лаура просто спятила. «Я хочу есть?» — предположила она, стараясь сохранять внешнее спокойствие. И все же продолжала пробовать разные ответы. Наконец она сказала: «Я возмущен».
«Можете ли поподробнее рассказать о возмущении?» — попросила Лаура. Возможно ли, что Селеста злилась на мужа?
«Конечно же нет!» — воскликнула Селеста и вдруг почувствовала, как краснеет. Когда Лаура отметила это, Селеста осознала, что какая-то часть ее личности действительно испытывает гнев, в чем ей непросто себе признаться.
Ведь ее же с юности приучили к тому, что гнев — это плохо: она прекрасно помнила, как одна из тетушек твердила ей, что когда она злится, то становится уродиной.
«Сколько вам было лет, когда вам такое сказали?» — осведомилась Лаура.
Селеста предположила, что где-то около семи.
Под руководством Лауры Селеста поговорила с этой маленькой девочкой, которую пристыдили за то, что она испытывала гнев. «Все в порядке, — сказала она. — Теперь я уже взрослая и могу управлять своим гневом. Но спасибо тебе за то, что ты меня оберегала».
И после этого жившая в ней юная Селеста расслабилась. Это позволило Селесте взрослой осознать свой гнев, который она ощущала как горячий узел в желудке. Заставив заговорить эту часть своей личности, Селеста была поражена тем, сколько ярости скопилось в ней за эти годы.
Она чувствовала себя униженной, обесцененной своим мужем, который взирал на нее свысока. Она поняла, что гнев пытался защитить ее от такого надменно-снисходительного отношения, но она постоянно его подавляла, потому что маленькая девочка в ней боялась гневаться. Лаура помогла Селесте поближе познакомиться с ее гневом, и она почувствовала, что обрела ту часть себя, которой была лишена много лет.
Сначала гнев Селесты был разрушительным. Подобно вырвавшемуся из кувшина джинну, она обрушивалась на мужа всякий раз, как он прерывал ее или говорил с ней свысока. Она кричала на него, обзывала всеми теми словами, которые слышала в кино, но никогда не решалась произносить сама.
В ответ он замолчал и отдалился, их отношения стали очень напряженными. И хотя Селеста была благодарна тому, что научилась признавать свои чувства, она все же любила Фрэнка, а их брак мог развалиться. Она понимала, что им нужно наладить отношения, но все же не хотела по-прежнему подавлять свои эмоции.
Терапия продолжалась, и через несколько месяцев Лаура научила Селесту принимать свой гнев с благодарностью, видеть в нем не врага, а друга. Селеста узнала, как вести разговоры с гневной частью своей личности, как слушать то, что она ей говорит, и как ценить энергию, которую гнев ей дает. Она позволила гневу свободно литься сквозь тело и сознательно пыталась расслабиться, когда чувствовала, что, напрягаясь, пытается его подавить.
Через какое-то время, стоило Фрэнку снова вызвать ее гнев, она уже не кричала на него, а внутренне благодарила свой гнев и направляла его на поведение мужа, а не на самого Фрэнка. Она спокойно, но твердо попросила мужа прекратить обрывать ее, как только она пытается что-то сказать, и перестать объяснять ей что бы то ни было, пока она сама не спросит его мнения.
Я бы солгала, сказав, что их брак от этого стал намного лучше или что Фрэнк принял эти новые правила. Этого не произошло. Но он все-таки и не закрылся от нее окончательно. После того как жена перестала накидываться на него с бранью, он стал легче переносить ее гнев и уже не так часто ее прерывал. Со временем они пришли к перемирию. Селеста почувствовала себя более уверенной, более самостоятельной, она перестала считать свой брак единственным источником счастья, а ее нервозность и тревожность ушли.
Еще почитать по теме
«Я не обязана светиться от счастья!»: почему испытывать грусть, гнев и досаду во время беременности — это тоже нормально
Мерч
Рассылка
